|
Вологда (2005) Вологда, город мой, город – чудное настроение… О любимых местах писать сложнее всего, потому что они не дробятся на площади и часы, они живут единым образом и единой музыкой в твоей душе, и такой стала для меня Вологда. Необычное и странное первое впечатление – дождь. Мелкие-мелкие капли его повисают туманом в воздухе. Я иду ранним-ранним утром от вокзала к автобусной остановке, потом еду в гостиницу, хожу по новым улицам, снова сажусь в автобус и в возвращаюсь в центр – влага небесная не прекращается. И зонт есть в руках, и даже подумываю раскрыть его над головой, но так и несу сложенным. Смотрю на людей вокруг – на остановках, на ступенях магазинов, спешащих на свою работу – и вижу, что никто из них не идёт под зонтом. Вологодский дождь – словно второе измерение мира, вторая реальность. Его видишь, но почти не ощущаешь. Чувствуешь капельки на лице (вот где, наверное, вспомнится – «поцелуй бабочки»), но волосы остаются сухими и полчаса спустя, и час… Такой дождь жил в воздухе и когда я смотрел на тихую-тихую реку с колокольни Софийского собора в вологодском кремле, и когда в Спасо-Прилуцком монастыре подходил к могиле Константина Батюшкова, чтобы поклониться праху поэта. Это был особенный дождь, не такой, как в других городах, дождь-настроение… Константин Батюшков и Николай Рубцов, два имени, которые будут звучать во мне, познающем Вологду. Дом Батюшкова. Светлый, двухэтажный, обшитый досками, с балконом-галереей на втором этаже, так и кажется, что сейчас из балконных приоткрытых дверей выйдет сам поэт – поглядеть на гостя у своих дверей. Маленькая угловая комната, – это его. Круглый стол с самоваром посередине, два зеркала… Его дни здесь, двадцать два года – падение в бездну неизвестности, его судьба – предвосхищение судьбы одного и повторение судьбы другого немецкого гения. Гёльдерлин – Батюшков – Ницше… А есть другой Батюшков. На берегу реки он о чём-то напряжённо и стремительно думает. Новые строки бегут ли в его сознании, или же образы теснят друг друга, мешая рождению целого… Рядом – конь под седлом, склонив голову, щиплет траву. «Звуки итальянские, что за чудотворец этот Батюшков!» Пушкинские слова на полях одного из черновиков. …Есть на улице Герцена в Вологде красно-бордовый дом, тоже – в два этажа, с чудесными резными наличниками и чудесным крыльцом… Над крылечком – небольшой балкон. Старинные дома вообще здесь невероятно хороши! Замершая, но живая поэзия. В двух комнатах этого дома – рассказ о жизни Рубцова. И его стихи – рассказ о Вологде. «печальная Вологда дремлет на тёмной печальной земле…» Или: «Я полюбил ненастный шум вечерний, огни в реке и Вологду во мгле…» Среди всех строчек потрясают нестихотворные: «Похороните меня там, где похоронен Батюшков. Н. Рубцов». Такое завещание. Буквы велики и корявы… И в чём-то его желание исполнено. Я иду по набережной, к домику Петра Первого. Небольшой скверик. Памятник, мимо которого невнимательный прохожий и пролетит беззаботно. Невысокого роста, худой, с шарфом на тонкой шее, с портфелем в руке. Правая рука спрятана под пальто, на сердце, скромно. Или же – сдерживая ту страсть, что готова выплеснуться вместе с такими обычными словами. Простая надпись – «Рубцов». «Россия, Русь! Храни себя, храни!..» Батюшков и Рубцов. Река. Они тоже – как реки. Просто Рубцов – это река уже почти зимняя. Мир забытых вещей… Пересечение улиц Засодимского и Ленинградской. Читаешь эту вывеску, и сразу бегут ассоциации: зонтики и сумки, забытые в автобусах, потерявшиеся попугаи и непрочитанные книги с закладками. И кажется, что для бюро находок этот дом не вполне подходящ. Кажется, что он излишне поэтичен. Потом ты понимаешь, что это правда. Не может располагаться прозаическое учреждение в таком месте. Домик в три этажа за благоухающим зеленью палисадом… «Забытые вещи» – это миры наших предшественников, тех, кто ходил сто и двести лет назад по этим улицам, пил чай из самовара, занимался любительским театром, жил эмоциями классиков изящной литературы… Когда-то давно девушки любили вышивать. И их рукоделье, кажется, только вчера забыто на кушетке чем-то увлечённой хозяйкой. А на столике стоят фарфоровые куколки – забавы для детей. На старинном велосипеде кто-то катался, давно-давно… Чудесная «Сонечкина комната»! Если положить пластинку на граммофон, то услышишь музыку тех лет, классику. А можно просто завести музыкальную шкатулку… И среди картин, собранных из дворянских усадеб, даже потанцевать. В этом музее обитает волшебный театр исторической моды. Один фотограф собирает вокруг себя обыкновенных девчушек, и все вместе они придумывают какую-нибудь эпоху. И шьют платья, учат танцы, собирают и узнают предметы. И затем появляются фотографии, с которых на тебя смотрят не девочки с плеером-веером, а настоящие, милые барышни. Вот они готовятся слушать граммофон. А вот дети с бонной собираются на прогулку. Беззаботные лица ангелочков, словно с открыток начала прошлого века. Кисея, башмачки, чулочки, зонты от солнца… Им нравится эта игра и это творчество. Они действительно делаются настоящими. Однако приходится прощаться. До свиданья, дом купца Пантелеева! Времена сплетаются друг с другом… В Спасо-Прилуцком монастыре, уподобившись суматошным туристам, бегаю по разрешённым местам, старательно ахаю от восторга, поднимаюсь на стены, чтобы получше изучить особенности фортификации… Суета сует. Бойницы верхового боя, подошвенного… Озерцо внутри, чтобы не взять измором на жажду… В двух десятках шагов от монастыря – река. Тихая, неторопливая. Случайно замечаю, как по луговой тропинке вдоль стен идут двое. Выпавшие из суеты. Парень в тёмных брюках и клетчатой рубашке и девушка в длинной юбке, с покрытой головой. Она доверчиво склонилась к нему, слушая, как он что-то рассказывает ей. Они идут вдвоём, и больше никто не нужен им: ни поляки, когда-то штурмовавшие эти стены, ни большевики, разорявшие обитель, ни мы, примчавшиеся сюда, чтобы спустя час или два так же стремительно промчаться по другому месту… И ещё одно радостное воспоминание от города. Здесь не ругаются на улицах площадной бранью… |
