Немецкие детки, в возрасте от десяти до шестнадцати, с любопытством смотрят на нас, появившихся в дверях. Муса, сияя своей фирменной восточной улыбкой, представляет нас и подсказывает местечко, где мы будем отныне столоваться. Кроме нас, там сидит ещё один вьетнамский мальчик, две девчушки – тоже с частичкой явно азиатской крови, остальные – немцы. Вместе с нами – восемь человек.

 

Ритуал завтрака требует отдельного писания. Забегая вперёд, признаюсь, что поначалу я подумал о своей скорой голодной смерти, однако затем эти панические предположения показались мне совсем смешными.

Вначале Муса произнёс пламенную воспитательную речь в адрес парочки «хулиганов», натворивших днём ранее что-то плохое. Обаятельная турецкая улыбка сменилась грозным прищуром, нахмуренными бровями и таким выражением на лице, словно бы он обещал самолично сделать плохим мальчишкам секир-башка. Муса был человеком в возрасте (где-то под пятьдесят), невысоким, кругленьким, с характерным для восточных людей брюшком, но в праведном гневе он выглядел отнюдь не смешно.

Получив воспитательный разнос, хулиганы устыдились, и завтрак можно было начинать. Организованно, поочерёдно разные столы подходили к раздаточным окошкам. Подошли и мы с Русланом.

Хм… Пока Руслан весело болтал с почтенной фрау поварихой, как выяснилось, его знакомой уже пару лет, я в замешательстве разглядывал предлагаемую трапезу. Стопка пустых глубоких тарелочек, несколько видов хлопьев – овсяных, кукурузных…

– Ну же, выбирайте! – приветливо произнесла фрау повариха.

В руках у неё появился пакет с молоком.

А разве кашу не надо – варить?

Решившись, я насыпал себе каких-то хлопьев, и она ловко залила их холодных молоком. Мои мысли лихорадочно заметались туда-сюда, пытаясь выбрать дополнительный источник питания. Кажется, Руслан переживал то же самое. Я положил себе на поднос ещё пару ломтиков белого хлеба, добавил пару лепесточков колбасы, поставил чай и вернулся к своему месту. Благословившись, приступили к трапезе.

Вопреки моим траурным ожиданиям, сочетание «хлопья и холодное молоко» оказалось не таким уж плохим. На протяжении всего пребывания на острове мы начинали свои завтраки так, и – наши животы чувствовали себя великолепно!

Всё же подобный рацион был немилосердно мал для двух могучих русских путешественников! И мы нашли выход. Постепенно сложился ритуал, в становлении которого неожиданным образом помогла одна из поварих, та самая давняя знакомая Руслана. Проходя мимо нас, она приостановилась и с улыбкой сказала: «Молодым мужчинам просто необходимо  дополнительное питание, чтобы хорошо ухаживать за женщинами!» С этими словами она положила перед нами на стол ещё по парочке бутербродов и упаковок ягодного джема. В конце трапезы поварихи вообще всячески старались «распихать» по желающим остатки продуктов. (Кстати, вы представляете себе такое в наших палестинах?) Так мы перешли на конструирование бутербродов.

Почему – на «конструирование»? О, это феерическая история! В традициях немецкого завтрака в детском лагере присутствовали исключительно «вежливые», «хилые» бутерброды, странные продуктообразования для заморышей, иначе не выразишься! Ребёнок брал в руки кусочек булочки и старательно размазывал по его поверхности малюсенький кусочек масла. Толщина слоя составляла обычно пять микрон, в крайнем случае – шесть, что оказывалось уже на грани приличия. То ли они все запуганы страшными историями о плохом холестерине (при том, что масло было наивкуснейшим, сравнимым с нашим вологодским), то ли скованы дурацкими требованиями этикета, но намазывали так масло на хлеб все! Все, кроме нас…

На второй день Руслан, подумав и походив около раздаточной стойки, махнул на все приличия рукой и вернулся с пригоршней кусочков масла и фруктового джема (всё это изначально упаковывается в фольгу). Посмотрев на меня, он обнаружил, что я, также подумав и походив около раздаточной стойки, вернулся к столу с тарелочкой, на которой лежало восемь или десять ломтиков разнообразной колбасы. Мы без слов поняли друг друга и стали собирать конструкцию под названием «нормальный русский бутерброд». В ходе нашего пребывания на острове она слегка видоизменялась – в сторону колбасы или в сторону джема – однако тогда, первоначально, наше творение выглядело следующим образом. На булочку намазывался слой масла в палец толщиной. Замечу, что у немецких детей, наблюдавших за нашими манипуляциями, глаза округлялись, они мучительно решали для себя: не сошли ли мы с ума… Далее происходили уж совершенно кощунственные для бережливого, скупого бюргерского сознания вещи. На этот слой масла накладывались ломтики колбасы трёх-четырёх разновидностей. Затем поверху всё прикрывалось ещё одной булочкой. В качестве арьергарда на столе дожидались своей очереди отдельные бутерброды, вместо масла намазанные джемом. Их мы поедали вместе с чаем. А масляно-колбасные шедевры толщиной в три-четыре сантиметра мы вкушали просто так…

Немецкие дети смотрели на всё это, как на бесплатный цирк. Однако затаённые смешки подозрительно быстро стали сменяться непонятно-восхищёнными взглядами. Затем Измаил пал. Первыми сдались девчушки с раскосыми глазами. Осознав, что их тощие бутерброды явно проигрывают нашим во вкусности, они дрогнули. Страшно робея, на четвёртый день они изготовили почти точную копию того, что мы изобретали из имеющихся ингредиентов. Плотину прорвало. почти сразу же вслед за первыми смельчаками и весь наш стол перешёл на «русские бутерброды»! А когда из-за соседних столов до нас доносились скептические, критические, иронические реплики, то все реагировали на удивление спокойно и одинаково: бедные, они так и не узнают настоящий вкус жизни…

Разумеется, я не хочу, чтобы читатель подумал, будто бы мы голодали! Неделя, проведённая на Нойверке, была замечательным временем в этом отношении. Мы кушали так, что никогда не испытывали ни голода, ни тяжкого пресыщения, просто-таки до изумления сбалансировано. Иногда, конечно, приносили к себе в палатку из столовой кусочки чёрного хлеба и потом ели их, посыпая солью, но это было скорее данью традициям детства, пионерских лагерей, нежели простым желанием поесть.