Использование реминисценций при создании

художественного образа

(Шерлок Холмс в произведениях А. К. Дойля)

 

При знакомстве с тем или иным произведением художественной литературы мы часто сталкиваемся с явлением реминисценции, то есть с повторением, воспроизведением фрагмента чужого текста. Использование реминисценций расширяет смысловое пространство текста, вместе с тем, по справедливому замечанию В.М. Жирмунского, реминисценция рассчитана на память и ассоциативное восприятие читателя, и, как следствие, - понимание сложного текста требует высокой читательской культуры[1]. Целью настоящей работы является обращение к интереснейшему случаю писательской практики - сознательному и открытому использованию реминисценций при создании образа.

Как известно, впервые Шерлок Холмс появился перед читателем в 1887 году на страницах "Этюда в багровых тонах". Герою-мыслителю требовалось занять свое место в мировой литературе. Холмс, разумеется, оказывался не первым персонажем, распутывающим преступления. Дойль, желая подчеркнуть оригинальность своего героя, решительно "выводит" его из складывающейся детективной традиции. Доктор Уотсон часто выступает в романе в роли читающей публики. "Ваш Дюпен - очень недалекий малый, - заявляет ему Холмс. - У него, несомненно, были кое-какие аналитические способности, но его никак нельзя было назвать феноменом, каким, по-видимому, считал его По"[2]. Развенчана слава и другого известного сыщика. "Лекок - жалкий сопляк, - сердито говорит Холмс о герое Габорио. - По этой книге можно учить сыщиков, как не надо работать" (I,51). Несомненно, что в этом моменте повествования Холмс оказывается лишь маской самого автора, ищущего для героя-сыщика оригинальные черты, пусть даже через отрицание уже существующего. Дело в том, что несколькими страницами раньше д-р Уотсон, составляя "аттестат" знаний своего соседа, записал: "Знания в области литературы - никаких" (I,46). Упоминания о героях По и Габорио пока никак не характеризуют личность самого Холмса, они подчеркнуто ситуативны и авторски-полемичны.

Дойль оставался верен сделанному заявлению до конца романа: раскрытие образа Холмса происходило через действие. Сыщик первым делом доказывал свое отличие от подобных ему героев благодаря "дедуктивному методу".

Однако уже в следующем произведении, посвященном Холмсу, писатель изменил первоначальное намерение. Он уже декларировал отличие Холмса от ему подобных и показал это - теперь же предстояло закрепить это отличие. В "Этюде в багровых тонах" писатель устами Холмса указывал на известную односторонность образа Дюпена и Лекока. О Лекоке, например, было сказано так: "У него только есть, что энергия" (I, 51). Дойль быстро почувствовал, что его собственный персонаж может оказаться таким же "однобоким". "Дедуктивный метод" грозил превратиться в литературный штамп, как и упомянутая "энергия" Лекока, как молчание и последующая неожиданная фраза Дюпена. Именно поэтому в "Знаке четырех" (1890) перед читателем предстал новый Холмс.

Выводя своего героя за литературную детективную традицию, Дойль добавил в его образ ряд важных черт, проясняющих авторское представление об идеале. В названном романе Холмс из малоизвестного сыщика-любителя стал трансформироваться в сыщика-философа, наблюдателя человеческой жизни.

Думается, что всегда можно заметить различие в авторской манере письма, если речь заходит о первых и последних произведениях какого-либо цикла. Дойль в "Знаке четырех" был еще только в начале пути. Он должен был прикоснуться к образу Холмса с новой, неожиданной стороны, и в то же время он не мог пожертвовать определенными канонами детективного жанра. Он должен был задуматься о многоплановости образа, но не мог терять динамизма повествования, уходить в жанр социально-философского романа.

Писатель разрешает это противоречие с изяществом и неожиданно изменяет предъявленные ранее читателю "аттестат" Холмса. Дойль, учитывая жесткое детективное время, несколько неожиданно прибегает к приему реминисценции[3].

Этот прием вообще используется в разных случаях. Таким способом указывают на эстетический авторитет или на принадлежность к определенной художественной традиции, реминисценцию используют как средство полемики или пародирования. Главное здесь - в расширении смыслового пространства текста, в обретении искомой художественной многозначности.

Именно художественная емкость реминисценции и привлекла Дойля. В "Знаке четырех" Шерлок Холмсу приходится взаимодействовать с Этелни Джонсом - сыщиком из Скотленд-Ярда. Расстановка сил, казалось бы, ясна - Джонсу автором отведена роль известного "сопляка", но здесь и начинается самое любопытное. Холмс выражает свою иронию "деликатно" и несколько необычно, приведем пример полностью:

"Иногда в нем как будто заметны проблески разума. Il n'y a pas des sots si incommodes que ceux qui ont de l'esprit" (I,193);

"Затем я примусь за изучение методов великого мистера Джонса  <...> "Wir sind gewohnt, dass die Menschen verhohnen was sie nicht verstehen" Гете, как всегда (sic! - Д.Ч.), глубок и краток" (I,195).

В первом случае Холмс по памяти цитирует "Максимы и моральные размышления" Ф. Ларошфуко ("Нет более несносных глупцов, чем те, которые не совсем лишены ума"), во втором  -  германского классика ("Мы привыкли, что люди издеваются над тем, чего они не понимают")! Заметим, что Холмс цитирует высказывание на языке оригинала, не заботясь о переводе их для д-ра Уотсона.

В третьей реминисценции Дойль обращается к образу самого Холмса. В характере сыщика, как успел заметить д-р Уотсон, сочетались подчас противоположные черты, например - лень и напряженная активность. Это наблюдение тут же "освящается" ссылкой на авторитет. "Да, - говорит Холмс, - во мне заложены качества и великого лентяя и отъявленного драчуна. Я часто вспоминаю слова Гете: Schade, dass die Natur nur einen Menschen aus der schuf, denn zum würdigen Mann war und zum Schelmen der Stoff" (I,263-264).

Следует обратить внимание на место самооценки Холмса в повествовании. Она появляется в самом финале, что принципиально важно. Помещая реминисцентную деталь в конец повествования - на запоминающееся место! - Дойль вновь задумывается о чертах образа своего героя (а не просто излагает подоплеку событий, как того требует жанр детектива).

"Поиск образа" Холмса продолжился и в рассказах, посвященных великому сыщику. Дойль сохранил в них установку на оригинальность героя. Как известно, первые произведения о Шерлоке Холмсе не принесли тому особенной популярности, но тем не менее писатель воспользовался в новом жанре старыми наработками, в том числе - использовал и  опробованный им прием реминисценции.

Мы не случайно обратили внимание на место последней цитаты из Гете в "Знаке четырех". Дойль уже в "Союзе рыжих" повторяет свой опыт! Холмс, предчувствуя наступление скучных, однообразных дней, с тоской вспоминает о временами выпадающих ему "маленьких загадках" жизни. Писатель сравнивает его искусство с искусством художника, не случайно так изящна реминисценция, включающая весь рассказ:

"Холмс пожал плечами:

- Пожалуй, я действительно приношу кое-какую пользу. "L'homme c'est rien - l'oeuvre c'est tout",- как выразился Гюстав Флобер[4].

В следующем рассказе - "Установление личности" - Дойль вновь прибегает к испытанному приему - завершению повествования реминисценцией. На продуманность этого решения указывает игровой характер цитаты: комментаторам текста не удалось найти приводимой "персидской" поговорки у Хафиза ("Опасно отнимать у тигрицы тигренка, а у женщины ее заблуждение", I,332). Здесь же писатель привносит новую черту в образ Холмса: тот уже не просто "цитирует" запомнившееся, но и сравнивает точки зрения, рассуждает о литературе - иными словами, все дальше отходит от Лестрейда, Джонса и им подобных ("У Хафиза столько же мудрости, как у Горация, и столько же знания жизни", I,332).

Разумеется, реминисцентное цитирование в финале произведения в третьем подряд рассказе выглядело бы откровенной слабостью. Писатель, осознавая эту опасность, в "Тайне Боскомской долины" подчеркнуто показывает: Холмс умеет не только "к слову" цитировать классиков! Напротив - с помощью художественной литературы сыщик "отвлекается", "отдыхает" от расследования. "А теперь я почитаю Петрарку[5]. Пока мы не прибудем на место происшествия, я не хочу говорить об этом деле", - говорит Холмс в середине повествования (I,341). Через некоторое время он заявляет: "А теперь давайте лучше поговорим о творчестве Джорджа Мередита, если вам угодно, и оставим все второстепенные дела до завтра" (I,346). Знакомство со столь разными писателями делает ему честь, однако стечение реминисценций все же выглядит немного искусственным.

И все же Дойль не отказался в этом рассказе от финального обращения к чужому материалу. Он лишь изменил характер очередной реминисценции. Конец повествования открывает нам добропорядочного, богобоязненного Холмса - в таком обличии еще не знакомого читателю. "Да поможет нам бог! - после долгой паузы проговорил Холмс. - Зачем судьба играет нами, жалкими, беспомощными созданиями? Когда мне приходится слышать что-нибудь подобное, я всегда вспоминаю слова Бейкстера и говорю: "Вот идет Шерлок Холмс, хранимый милосердием господа бога" " (I,357).

Любопытно движение авторской мысли! Спустя три рассказа, в "Пестрой ленте", Дойль снова использует найденный мотив. Он опять свяжет взгляды Холмса с христианским мировоззрением и сделает это вновь при помощи реминисценции. Таким образом будет закреплена определенная черта образа, а сама реминисценция обретет обобщающий характер. "Он умер через десять секунд после укуса, - говорит Холмс о докторе Гримсби Ройлотте и цитирует следом сразу два библейских источника - Евангелие от Матфея (26,52) и здесь же Псалтирь Давидову (7,16): " "Поднявший меч от меча и погибнет", и тот, кто роет другому яму, сам в нее попадет" (I,446).

Цикл "Приключения Шерлока Холмса" (1891-1892) сделал А.К. Дойля знаменитым. Его герой был принят публикой и прочно вошел в детективную мифологию[6]. Рождение образа состоялось, и автор уже не испытывал необходимости в "помощи со стороны". В следующем цикле - "Записки о Шерлоке Холмсе" (1892-1893) - находится лишь один случай реминисценции. Интересно, что автор продолжает реминисцентную линию "Тайны Боскомской долины" и "Пестрой ленты". В рассказе "Горбун" Холмс вспоминает легенду о преступлении царя Давида, возжелавшего жену своего военачальника Урии - Вирсавию (II,149). Отличие от предшествующего опыта состоит в том, что эта реминисценция ничего не добавляет к образу Холмса, она скорее служит "ключом" к постижению всей детективной истории.

В последующем А.К. Дойль еще несколько раз прибегал к испытанному приему. В рассказе "Пустой дом" (1903) автор использовал скрытую цитату из Шекспира ("Двенадцатая ночь"): "Итак, полковник, - сказал Холмс, поправляя свой измятый воротник, - все пути ведут к свиданью, как поется в старинной песенке" (II,260). Этот рассказ появился после десятилетнего перерыва в истории сыщика, и автору необходимо было "напомнить" публике отличительные черты его образа, в том числе - литературную, философскую образованность. Прием реминисценции послужил словно бы воспроизведением уже знакомой, узнаваемой ноты.

Шекспировские мотивы прозвучали еще в двух рассказах - "Исчезновении леди Фрэнсис Карфэкс" (фраза из "Генриха VI) и "Его прощальном поклоне" (фраза из "Кориолана"). Эти реминисценции полностью отвечали своему назначению: Холмс не доказывал свой талант, он уже как бы оценивал свои действия со стороны. "Ведь трижды тот вооружен, кто прав", - говорит он о высшей правде расследования. "Я это совершил один", - говорит он о своей книге.

Любопытно, что новый статус героя привел и к изменению некоторых оценок, сделанных ранее. Так, в рассказе "Картонная коробка" вновь всплывает имя Эдгара По. И Холмс, которому теперь не нужно доказывать свою оригинальность, меняет отношение к Дюпену! Он неожиданно заявляет о некотором сходстве своего метода с методом Дюпена (II,201).

Таким образом, анализ реминисценций, использованных при создании образа, хорошо показывает динамику его развития - от первых, не вполне уверенных набросков автора до появления законченного полотна.