Ночь на горе

 

Ночной Амстердам выкрашен в красно-жёлтый цвет. Великолепная подсветка красивых зданий, гирлянды огней над кафе и барами, музыка, реклама… Ночное, чувственное, пресыщающее барокко жизни. Затягивайся косяком, чревоугодничай, а затем люби кого-нибудь – вот девиз обитателей Золотого Дна этого города. Отчего-то вспоминается голландский поэт-жизнелюб Бредеро, памятник которому мы видели на одном из мостов. Он там так любопытно изображён – прильнул сзади к ядрёной красотке, приобнял её, что-то нашёптывая на ушко. Нашёптывал разным девицам, нашёптывал, а потом как-то давай сетовать на жизнь:

 

Армада Ада поднялась со дна.

Беда с Бедой срастаются в обиде.

Вина Виновных горше, чем Война.

Гроза в Груди Гремит, из недр не выйдя.

Друзья вокруг, но Дружба неверна.

Еда претит, Едва в уста мне внидя.

Жалеть себя? мне Жалость не дана,

Забвенья же – не Знать и Атлантиде.

Именье всё – Издраная мошна.

Камзол мой Куц, я б Краше был в хламиде.

Любимую Любой берёт спьяна.

Меня ж бегут, едва Меня завидя.

Невзгоды Неотступны, Ночь темна.

Отчаянье Одно в моей планиде.

Порочный круг! Покоя нет, ни сна.

Расстаться б с жизнью, Рок возненавидя!

Судьба моя Сурова и Странна:

Тюремщицей со мной в Темнице сидя,

Уход Ускорить не велит она.

Фанфар я жду, пустым Фиал мой видя!

Харон, ты Хвор иль дрыхнешь допоздна?

Царить – Цирцее или Эвмениде?

Чертям с Червями жизнь отдам сполна,

Шабаш и Шутовство в веках провидя.

Щемит меня и Щиплет сатана.

Ы – это буква главная в изЫди!

Эпоха Эросом покорена.

Юдоль Юродств, Юр Юрких в чистом виде.

Я Яростен в такие времена! (Пер. В. Топорова)

 

Побродив по территории кемпинга, мы устраиваемся на горе. Эта безымянная возвышенность находится практически в самом центре его. Отсюда хорошо виден весь разноязыкий кочевой лагерь. Забрав из рецепции вещи, мы поднимаемся почти на самый верх, дальше – уже одни кусты, довольно колючие, за которыми обрывистый склон. На относительно ровной площадке можно удобно раскатать спальники. Правда, горизонтального положения всё равно не достичь, ноги ниже головы сантиметров на пятнадцать-двадцать оказываются, поэтому мы гадаем – не сползём ли во сне куда-нибудь? Но это будет ещё не скоро, во сне, а пока что сидим и любуемся отблесками заката на далёких облаках над заливом. Красота неописуемая, мягкая.

Мы не единственные здесь, на возвышении. Первое время тут ещё упорно сидит какая-то негритянка с чтением, но на ночь глядя она закрывает свою книжку, скатывает туристическую пенку, и снимается с места. Удаляется она с недовольным выражением лица, наверное, мы помешали каким-то её планам. Приходят сюда поглазеть на море и на звёзды романтические парочки. Они устраиваются поудобнее и сидят, обнявшись. Таких совсем немного. С некоторыми мы разговариваем. Народ приходит в экстаз от нашего «мужества», ведь мы решили не ставить палатку, а спать под открытым небом. Знали бы они, как мы под железнодорожным откосом две ночи подряд провели! О, изнеженная Европа – температура за 25 градусов, а они прячутся в домиках и палатках!

На несколько минут рядом с нами появляется какой-то взбудораженный американец. Он скачет по склону и негромко, культурно так кричит, что он – «царь горы» (как в детской игре). Нам становится смешно. Как же он заблуждается! Короли горы – это мы. Потому что король – этот тот, кто на горе спит. Король – это тот, кто на горе извергает из себя отходы жизнедеятельности, сидя в кустах и философски обозревая орлиным взором окрестности. Король – это тот, наконец, кого все остальные сильно уважают и боятся.

Вот нас – уважают. Мы уже засыпаем, когда на гору после полуночи заявляются немцы, возжелавшие покурить травку. Тётке лет под сорок, парню около двадцати пяти или тридцати. Парочка сосредоточенно возится со своими конопляными припасами. Однако они не ржут, как обычно бывает, а разговаривают пристойно, вполголоса, иногда вообще шепчутся. И всё для того, чтобы «не разбудить этих русских». Эту их почтительную фразу я слышу сквозь сон. Руслан наутро рассказывает, что немцы, накурившись, пробовали ещё и полюбить друг друга, но что-то у них не заладилось, и парочка отправилась спать в свою палатку.

И боятся нас – тоже! Открыв на следующее утро глаза, мы любуемся нежным, лёгким, розово-голубым воздухом над заливом. Довольно свежо, кое-где на траве проглядывает роса. Идиллию пейзажа нарушает своим явлением некий совершенно коматозный тип. В руках у него рулон туалетной бумаги с распустившимся концом. Тип бестолково шатается туда-сюда, пока не находит себе точки пристанища шагах в пятнадцати ниже нас по склону. Он плюхается на мокрую траву и замирает спиной к нам. На его футболке надпись – «Stalingrad 1943». Посидев некоторое время, тип поднимается с травы и, так же пошатываясь, удаляется в неизвестном направлении.

– Что это было? – озадаченно спрашиваю я вслух.

– Ты про этого кекса? – говорит Руслан.

– Ага. Он ведь явно хотел посидеть рядом с нами.

– Блин! – кричит Руслан, которого осенила гениальная догадка. – Он же нам знаки вассального служения демонстрировал. Ниже нас сел! А надпись, туалетная бумага?! Типа, я помню, ребята, как мы жидко обгадились в сорок третьем под Сталинградом, вот пришёл к вам засвидетельствовать почтение, преклонение перед вашей богатырской чудо-силой. Нам, европейцам, слабо ночевать под открытым небом, а вы – былинные герои, вам запросто!

Мы хохочем.

Наше веселье на время прерывает контролёр  кемпинга, который проверяет у живущих тут талончики на поселение. Он долго рассматривает наши билетики по четыре с половиной евро и никак не может понять, куда мы дели палатку. Контролёру не верится, что кто-то решился спать под открытым небом. Он подозревает в нас злостных хитрованов, задумавших обмануть администрацию. Место с палаткой стоит ведь несколько дороже, и ему кажется, что мы коварно проснулись ни свет ни заря, чтобы разобрать и скрыть от бдительных взоров служащих свой синтетический домик. «Спасает» нас уборщик, который убирает территорию от ночного мусора. Он машет рукой первому и говорит, чтобы тот отстал от нас. Уборщик видел, что у нас никакой палатки не было.

– Это русские, – добавляет он для большей ясности, – они так спали.

Вопросов больше нет.

Мы завтракаем в местной кафешке, принимаем душ за пятьдесят евроцентов, забираем из рецепции документы и едем на вокзал.

Последнее впечатление от города: в одиннадцать утра около рецепции уже сидит наркоша и забивает огромный «косяк». Вот ведь свободная страна! Со всей Европы народ прёт сюда, чтобы недельку-другую безостановочно оттопыриваться в таких кемпингах. В Германии, например, марихуана запрещена, так ты бери отпуск, прыгай в авто – и сюда…

И ведь рассказывают, что наркотики лучше алкоголя. Мол, от спиртного человек дуреет и идёт всем вокруг морды бить, а от марихуаны он становится самодостаточным, милым, всем вокруг улыбается. Даже вспоминают, что самое распространённое преступление в Амстердаме на почве наркотиков – это кража велосипеда.

Впрочем, голландцы несколько лет назад закрыли свою статистическую отчётность по употреблению наркотиков и последствиям этого от Всемирной Организации Здравоохранения. С чего бы вдруг? Когда мы вновь проезжаем через «чёрные» кварталы города, ответ находится сам собой. Невольно вспоминаем одно слово – «вырожденье»…