|
ЛИТЕРАТУРНАЯ
ГРУППА «ЗИНЗИВЕР» – ИСТОРИЯ И СУДЬБА Любое историческое время рождает свою литературную
эпоху, а любая эпоха оставляет свои характерные знаки и феномены, к которым
принадлежат и литературные группы. Нет спору, объединения поэтов и писателей
существуют всегда, в формальном или не особенно виде, но есть примеры, когда
собственно рождение подобного содружества мысли и духа теснейшим образом
связано с тем, как менялось в мире чувствование и понимание настоящего, дней
текущих. Трансформация Советского Союза в конце 1980-х годов (ещё
не распад, случившийся чуть позже, но уже ощутимый переход в новое измерение,
состояние) естественным образом повлёк и перемены в общественно-литературной
жизни. В Воронеже «залихорадило» местную писательскую организацию, что спустя
несколько лет вызвало раскол и её разделение на два лагеря, поначалу довольно
непримиримых по отношению друг к другу. Стали появляться не зависимые от
партийной цензуры и от государственных органов власти печатные издания, что
само по себе имело революционное значение. Идейная, духовная жизнь получала
многовекторный статус, поэты и художники переставали быть столь привязаны к
официальным организациям и пространствам, как, например, к литературному
семинару при местном союзе писателей. В силу этого невольно возникала
«граница», разделявшая понятия «мы» и «они», «старое» и «новое». И вот в этом
«новом» мире рождались свои объединения людей пишущих, отличные от официально
созданных при советской власти. На рубеже 1980-1990-х годов в Воронеже сложились два
заметных творческих союза, которые определяли атмосферу городской
литературной жизни – «ЛиК» и «Зинзивер». Об одном из них и пойдёт ниже речь. «Зинзивер» —
литературная группа и творческое содружество воронежской молодёжи, возникшее
25 декабря 1988 года. Среди членов были Андрей Болин, Рамиль Бесермен,
Татьяна Повалюхина, Игорь Подколзин, Дмитрий Чугунов, Мария Спасенникова. В
собраниях участвовали Алексей Мельников, Татьяна Шепелева, Александр Ефремцов,
Алексей Любушкин, Светлана Владимирова. Название общество получило по аллюзиям
к стихотворению Велимира Хлебникова "Кузнечик": Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер. «Пинь, пинь, пинь!» – тарарахнул зинзивер. О, лебедиво! О, озари! Это символизировало новое слово в русской
словесности после начала общественных перемен. Поиск названия проходил в
разных направлениях. Группа могла бы получить, например, окончательное название
«Пирамида» или «Космолит» (космическая литература). Однако эти и похожие
варианты были отвергнуты как излишне претенциозные, или «масонские», или
«космополитские»… Оценивая специфику времени, в которое родился
«Зинзивер», можно заметить, что 1988 год был, если не ошибаюсь, первым (или
вторым) годом, когда отменили партийную цензуру. Разумеется, это давало
непривычное, небывалое ощущение СВОБОДЫ. Уже не требовалось даже самое малое
стихотворение «залитовывать» (кто ныне помнит это слово?!) в кабинете
цензора, сидевшего в издательстве «Коммуна». Конечно, диктат идеологии не улетучился в один
момент, но ощущение было однонаправленным: не тягота давления извне, а
расширение мира, ощущение распахнутых горизонтов. «Что-то большое и грозное завершается в наши дни,
отпадает от нас, как отработавшая ступень ракеты, и вот мы уже на новой,
непривычной высоте. Ах, как больно глазам от сквозного света, как сместились
масштабы людей и событий, как боязно в пространстве ненатоптанных дорог.
Новое – какое оно?» – вопрошал известный критик В. М. Акаткин,
оценивая перемены в литературном мире и в мире общественном [1]. Однако «боязно» было тем, кто родился и вырос в
прежнем Советском Союзе. Племени «молодому, незнакомому», к которому
принадлежали авторы «Зинзивера», этот страх был неведом, напротив – он был
полностью вытеснен надеждами и вдохновением перемен. «Как определить «зинзиверцев»? – не случайно писал в
воронежской газете «Молодой коммунар» Г. Котляров. – «Подростковая»
поэзия – пятнадцатилетних, «молодая» – двадцатипятилетних. Двадцатилетних
нельзя отнести ни к тем, ни к другим. В отличие от старшего поколения (к
которому, например, принадлежат поэты «ЛиКа»), поэзия «зинзиверцев»
проникнута доверием к жизни. <…> Им повезло со временем, они имеют возможность
сказать своё слово. Кто мог мечтать два-три года назад о своих выступлениях
на сцене в присутствии заинтересованной аудитории?» [3]. И действительно, голос «Зинзивера» был слышен!
Наряду с «ЛиК’ом» его выступления определяли неформальный поэтический климат
в городе – благодаря активной творческой и публичной жизни. Собрания литературной группы (не менее двадцати) с
весны 18 апреля Что касается прессы, то имя «Зинзивера» прозвучало и
в большой прессе – «Молодом коммунаре», «Утре», «Левом береге», «Береге»,
и в университетской («Воронежский университет»), и в городской
общестуденческой – в «Ассамблее» (информационном студенческом вестнике, 1990,
№ 1), и в творческих периодических изданиях – например, в газете «Муза»
(1991, № 1)… Как и должно быть, эстетическая и идейная программа
«Зинзивера» несла на себе отпечаток новых «перестроечных» времён. Если
внимательно прочитать документ, опубликованный в «Молодом коммунаре» в В наши дни подобные формулировки могут показаться
расплывчатыми, неясными, однако следует учитывать специфику того времени, для
которого они оказывались по-настоящему знаковыми! «Зинзивер» заявлял о
подчёркнутом внимании к индивидуальности
– в противовес коллективистской идеологии компартии, о свободе личного творческого выбора – в противовес старательному
следованию заветам очередного съезда КПСС… Противопоставление себя
«официальной» литературе тоже было показательным, ибо молодому поколению в
ней не виделось уже никаких духовных ценностей – лишь одно исполнение
партийного идеологического заказа, от чего «зинзиверовцы» категорически
отказывались. В силу этих соображений расплывчатость формулировок, приводимых
в «программе» литературной группы, не должна смущать, ибо она была следствием
сознательной ориентации на поиск нового прекрасного мира и, разумеется,
полной неизвестности того, что ожидало всех впереди. Таким образом, если задумываться об идейных и
художественных исканиях в воронежской поэзии рубежа 1980-1990-х годов, то
можно отметить следующие характерные черты. Они присущи и собственно эпохе, в
которую всё происходило. Во-первых, это было стремление к свободе. Свобода понималась
по-разному. ·
Свобода выступлений:
именно «Зинзивер» попытался возродить в городе старинные традиции
поэзоконцертов, выступлений в самых необычных местах и в неформальной
обстановке. ·
Свобода печати:
в 1990 году в Бутурлиновке был выпущен неподцензурный сборник «Зинзивер». ·
Свобода
поэтического существования: подчёркнутое дистанцирование от официальной
писательской организации, забронзовевшей до невозможности на тот момент. ·
Свобода мысли:
обращение к темам и мотивам, к именам и периодам, ранее не приветствуемым
официальной идеологией. Например, рождение «Рижских элегий» в творчестве
одного из участников (на фоне противостояния Прибалтийских республик всему
СССР), или тематические вечера по поэзии Бродского и прочих эмигрантов…
Замечу, что именно в эти годы в Москве (недалеко от Таганки), например,
появился первый специализированный книжный магазин, где продавались
невиданные книги – книги русской эмиграции. ·
Свобода самовыражения:
любые опыты приветствовались. И формалистические стихотворения, и
провокационные, и ёрнические, и «классические»… Во-вторых, был напряжённый поиск истины. В обстановке краха идеалов
советского времени это происходило естественно. ·
Истины демократические:
к ним склонялся неформальный лидер группы – Андрей Болин, ставший позднее
правозащитником. Любопытно, что политика убила в нём поэта. ·
Истины христианские:
самый яркий пример здесь – Игорь Подколзин, ставший монахом Лаврентием
Задонским. После долгого периода творческого молчания, связанного с
пострижением в мантию, он «вернулся» в поэзию, но его лирика стала совершенно
иной. В ней появилась особенная глубина. Есть и другие примеры: Татьяна
Повалюхина, сотрудница Воронежского епархиального управления, Дмитрий
Чугунов, посвятивший семь лет преподаванию в церковных воскресных школах
Воронежа. Их стихотворения 1990-х и 2000-х годов также сделались иными… Подобные искания показательны на общем фоне развития
России конца ХХ века. Это суть два варианта развития человека: бесплодный
космополитизм «общечеловеков» и национальный, русский духовный путь, путь
внутреннего возрастания. В-третьих, был поиск собственного голоса. Это особенно интересно в переходные эпохи.
Не тогда, когда человек волей-неволей включается в общий культурный поток,
поддаваясь «моде», а когда приходится самому выбирать в хаосе мнений и
положений. История литературной группы «Зинзивер» формально
закончилась в конце Однако формальный роспуск группы не означал конца её
творческой истории. За несколько лет плодотворного общения друг с другом
члены группы обрели уверенность в своих силах. Кто-то вышел в самостоятельное
плавание по бурным волнам моря литературного, кто-то на время прекратил
писать. Однако в последующие годы бывшие участники «Зинзивера» по-прежнему
принимали совместное участие в тех или иных литературных проектах и акциях.
Единственно, что состав участников был всегда усечённым по сравнению с
прежними временами, а сами акции – эпизодическими. В 2009 г. в
библиотеке искусств Воронежа состоялся юбилейный творческий концерт группы,
который показал, что примерно половина прежних участников «Зинзивера»
остались в литературе. Свидетельством этого являются и самостоятельные
поэтические и прозаические публикации, вышедшие и выходящие в свет в начале XXI века книги прежних «зинзиверовцев»:
Т. Повалюхиной, С. Владимировой, Д. Чугунова,
мон. Лаврентия (Задонского), Т. Шепелевой, Р. Бесермена… Литература 1. Акаткин В. На переломе /
В. Акаткин // Воронежский университет. – 1989. - № 11-12. –
С. 1. 2. «Зинзивер» : [программа клуба] // Молодой
коммунар. – 1990. – 12 апреля. 3. Котляров Г. Тарарахнул «Зинзивер» /
Г. Котляров // Молодой коммунар. – 1989. – 8 апреля. |