Повесть об одиночестве

В одном из мест книги памяти моей стоят слова, прочитанные у одного из достойнейших авторов мира нашего и сказанные о другом, не менее достойном муже:

Двадцать один год он славил земной образ Лауры; ещё четверть века – её образ загробный. Он сосчитал, что за всю жизнь видел её, в общем, меньше года; но и то всё на людях и всегда «облечённую в высшую строгость».

И далее следует рассказ, в котором если и не упоминаются все бывшие события, то, по крайней мере, передан смысл их.

I

Дважды по девять раз обернулось небо света со дня моего рождения, когда дан был мне знак следовать по этой дороге. Истинно говорю я, что Дух Жизни, рано открывшийся мне, затрепетал в моём сердце, чтобы устремиться затем к незнакомым берегам и странам. И часто каждое прощание моё походило на бегство от неизбежного, однако по особенному ощущению в малейших жилах понимал я тогда, что не смогу остаться. Неподвластен был я Духу Смерти, ибо слышал однажды чудесные и таинственные слова, вложенные свыше в уста некоего старца: «Любовь не понимает смерти. Любовь есть жизнь». Размышления о Ней напоминали сладкий сон, дивное видение, в коем многое казалось удивительным и многое – устрашающим.

II

После того как прошло ещё девять лет и ещё два года со времени познанных слов, в один из последних месяцев того срока случилось, что дивная Донна предстала глазам моим, и было её явление подобно благостной песне соловья в утреннем лесу. Мне показалось тогда, будто я вижу сладостное видение, недоступное обычному взору, и язык мой утратил обычную лёгкость, а сам я стыдился поднять глаза к ней; однако же узнал я тогда, что имя прекрасной Донны означает мудрость, и потому уже встреча с ней была для меня знаком благосклонного Духа. В тот же миг обычное время и пространство отступили и оставили передо мною туманный мир, закрытый лишь лёгкой, прозрачной тканью, позволявшей угадывать очертания предметов.

Эту ткань сотворил Дух Сомненья, знаменитый своим талантом охлаждать и разочаровывать слабых, сильных же – останавливать и устрашать; много дней пролетело, пока первый человек смог прогнать его, и самые дальние потомки его всё так же учились верить не этому Духу, но Духу Жизни.

III

Случилось, что оба мы были вынуждены уехать из родного города, и там, в незнакомой стране, Судьба поставила меня однажды пред светлой Донной. Нам довелось вступить в дружескую беседу, после чего мы решили продолжить её и в другое время. Не угодно мне, чтобы меня сочли притворщиком, но скажу, что всякая встреча с любезной Донной согревала моё сердце, и я возносил благодарность Духу Странствий, направившему мой путь на чужбину.

Немалую печаль испытывал я оттого, что моя Донна скоро покинула меня; её дорога снова лежала в родной город, моя же отныне могла именоваться дорогой вздохов, и, следуя по ней, встречал я разных людей, которые вступали в беседы со мной, однако при этом Духи Зрения и Слуха стыдливо уступали место Духу Печали и Духу Надежды, так что мой задумчивый и отрешённый вид послужил причиной для многих недоумённых вопросов. Я же не замечал ничего из этих мелочей жизни.

IV

            Говорю я здесь: когда Донна появлялась с какой-либо стороны перед моими глазами, в сердце моём возжигалось пламя Милосердия, прощавшего всякого обидевшего меня. Ибо думал я, что жизненный путь мой настолько преисполнен прегрешениями, что Дух Милости напрасно слетел ко мне, и боялся прогнать его, и боялся, что мне будет отказано в моём блаженстве. Тем не менее разлуки наши оказывались более продолжительными, нежели встречи, хотя количество тех и других было одинаковым. Иной раз кажущаяся холодность Донны настолько входила в мои мысли, что жаловался я во сне являвшимся мне Сновидениям; однажды привиделся мне в сонном очаровании некий отрок, сидевший в белоснежных одеждах и задумчиво смотревший на меня. «Пришёл срок расстаться с нашими ложными подобьями», - сказал он мне, посему я со всем возможным мужеством спросил его: «О чём ты, Незнакомец, столь тёмно говоришь мне?» - на что отвечал он: «Не спрашивай того, что тебе суждено узнать самому, и не стремись к тому, что тебе знать не следует». И я сочинил стихотворение, состоящее из двенадцати строк, по числу двенадцати месяцев, что казалось мне символичным, ибо так устанавливалось соответствие между словом и жизнью.

В  репетицию  разлуки

превращались  дни.

Ты  невольно  прячешь  руки,

если  мы  одни.

Ты  давно  не  веришь  людям:

кто  же  верит  им?!

Мы  не  верим  в  то,  что  будет,

то,  что  было,  -  дым.

Жизнь  как  сказка,  жизнь  как  маска,

странные  черты,

Мы  зажмуримся  с  опаской:

это  всё  же  –  ты?

            Это стихотворение делится на три части: в двух первых я смотрю на Донну словно из-за невесомого покрывала, разделяющего нас, и пытаюсь описать свои чувства. Я говорю о том, что разум часто сковывает наши движения, а жизненная бодрость покидает нас, отдавая во власть Духов Жалости и Уничижения. В последней части речь идёт о лицезрении Неожиданного, коим полна жизнь.

V

            Через день после того Донна вновь покинула меня; разлука с Благородной омрачала моё сердце тем, что никто не мог бы прозреть предел её, скрытый во владениях чужих людей. Предавшись печали, я не заметил, как однажды возник рядом со мною светлый образ Гения Надежды, долгое время он следил за мною и наконец обратился к недостойному с упрёком: знаю ли я, вопрошали его уста, как непредсказуем бывает земной мир и сколь многое исполняется по повелению свыше. И тогда язык мой заговорил как бы сам собой и молвил, что, видимо, к несчастью моему суждено было мне заглянуть в чужую жизнь, ибо нет ничего горше на свете, как стоять у открытой двери и не иметь возможности войти внутрь. «Безумный! – отвечал мне светлый отрок. – Как можешь ты роптать на судьбу, когда встреча твоя с Донной не подчиняется никаким законам человеческим и ничем не объяснима, кроме дуновения надежды и милости нескольких минут; однако же тебе были посланы эти минуты и ты взял их – для чего же? Для того ли, чтобы оплакивать потом свой жребий?» Устыдившись своей нелепой слабости, я вдруг понял истинный смысл речений отрока. Тогда же вспомнилась мне минута, в которую я готовился к прощанию с Донной; помню, что протянул свою дерзкую руку и отвёл нежно прядь волос с её лица в сторону, Донна ничего не сказала мне и лишь улыбнулась смущённо. Переполнившие меня переживания вышли наружу, и я закрепил их с великой радостью на бумаге, озаглавив так: «Прорыв к симфонии».

Мы  -  в  мире  параллельного  движенья

Людей  и  снов… нам  не дано  понять

Чужих  миров  друг  к  другу  притяженье

Сквозь  всплеск  пространств… понять  и  разгадать

Внезапную  улыбку,  тихим  светом

Так  нежно  озарившую  лицо,

Что  я  невольно  делался  поэтом,

Сплетая  наши  сны  в  одно  кольцо –

Мир  полуслов  в  тиши  полусозвучий,

Он  не  рождён, он  лишь  у  нас  в  сердцах,

Мы  чувствуем  друг  друга,  словно  лучик

Любви  в  запараллеленных  мирах.

Думаю, что я достаточно сказал этим стихотворением, если же кто пренебрежёт его смыслом, то не беда, ибо и без того раскрыл я самое сокровенное. Постигшие же смысл этих строк поймут, что писал я о могуществе Духа Мгновения, решительно меняющего нашу жизнь.

VI

            Как в малых словах скрываются великие деяния, так и в негромких расставаниях можно найти предвозвестие долгих разлук. Каждый день я славил её имя, и каждый день она вспоминала меня, но многие километры разделяли нас, и никто из двоих не умел заглянуть в будущее. Благодаря Духу Воображения, расцвечивавшему тихие строки её посланий ко мне, мог я пребывать в мире встреч с Прекраснейшей. И я чувствовал, как меняюсь сам, тревожно и вместе с тем доверчиво глядя вперёд. Поэтому осмелился я сказать, как приуготовлялся к действиям Донны и как действовала на меня её благость. Для этого сочинил я небольшое стихотворение, которое назвал «Штрихи».

Нас  разлучают  города  –

    Разделят  страны,

И  завтра  скрыто  в  никогда  –

    И  как-то  странно,

А  мы  живём  в  одной  зиме  -

    И  в  разных  зимах,

Мы  ищем  отблески  во  тьме  -

    Миров  красивых,

Но что  красивее  души

    Судьба  предложит?

И  наше  завтра  не  спешит –

    И  нас  тревожит…

VII

            Число восемь есть обозначение для будущего, последнего и неведомого нам дня в неделе мира, поэтому однажды стал я размышлять о себе и о Донне и по размышлении решился придать вид восьмистишия стихотворению о дивной метаморфозе, случившейся со мною в некое воскресенье. Было то утро морозным и светлым, извлечённым словно из царства мечты и помещённым в наш мир для благорастворения сердец; кто в тонкости мог рассмотреть те часы, мог явственно понять печаль и радость, скрытые друг в друге. Именно тогда Нечаянная радость вошла в меня и умягчила переживания, связанные с прошлым; Дух Жизни представил взору памяти моей облик Донны, исторгнувший из глаз слёзы очищения, и отныне я был готов уже со всей твёрдостью следовать по пути, некогда предначертанному мне.

У  женщин  во  храмах  светлеют  лица,

И  мы  ликуем  в  сиянии  чуда,

Ведь  мы  почти  не  умеем  молиться,

Забыли,  кто  мы,  да  и  откуда,

Но  в  этот  миг,  пусть  самый  краткий,

К  нам  сходит  Свет, в  сердцах  просиявший,

И  мы  вытираем  слёзы  украдкой,

Уже  не  плача  о  днях  пропавших…

                     * * *

Мир полон знаков, но событья

нечасто совпадают с ними,

мы делаем порой открытья,

пытаясь вспомнить своё имя,

никто не знает сочетанья

тех дней, что наше сердце лечат,

во встречах скрыты расставанья,

а в расставаньях – сны о встречах,

и мы бредём от знака к знаку,

в декабрьских вечерах забыты,

что там скрывается во мраке?

и для кого мы – мир открытый?