|
Европа, 2003 год… Жду Ваших отзывов
Несколько фотографий из 1989 года
|
Визиты, планы на будущее Во второй половине дня
приехал старший сын моей доброй хозяйки Мартин, с ним – его невеста Терезия.
Очень симпатичные люди, улыбчивые и открытые. По нашем возвращении из пеших
странствий все собрались за столом. В честь праздничной встречи Ютта принесла
из местной кондитерской сладкую выпечку. Я пил кофе, она – фруктовый чай, остальные –
апельсиновый сок. Мне было интересно наблюдать за отношениями внутри их
семейства. В своём обычном существовании редко кто из нас обращает внимание
на подобные тонкости (или мелочи?), но я был в те дни русским
путешественником и потому старался запечатлеть в сознании даже то, что не
бросается по обыкновению в глаза и вообще кажется совсем не экзотичным. Семейные отношения этих немцев
ничем не отличались от тех, что легко наблюдать и в русских семьях.
Младший Маттиас время от времени подначивает избранницу старшего брата,
Мартин выступает в роли действительно серьёзного молодого человека
(каковым он, собственно, и является). Терезия подшучивает над Маттиасом, но
делает это по-доброму, стараясь в глазах Ютты выглядеть серьёзной и
рассудительной. Ютта наблюдает за всем происходящим с материнским интересом и
с внутренней гордостью советуется при случае с Мартином – её взрослым сыном.
Маттиас иногда недовольно „пыхтит“ от родительских нравоучений, но тут уже на
него в шутку „нападает“ и старший брат... Мартин рассказал мне, как он
недавно ещё проходил службу в бундесвере. Он оказался в части под Мюнхеном,
которая по своей сущности похожа на наш российский Кремлёвский полк. Его делом
были почётные караулы, сопровождение важных гостей и другие парадные вещи.
Действительно, по своей стати Мартин замечательно подходил к исполнению таких
представительских функций. После обеда все разошлись по
своим комнатам отдыхать. Лёжа на кровати и блаженно ощущая себя потомком
Обломова – что за странная фантазия?! – я размышлял о планах на будущее. Моя
хозяйка посоветовала прогуляться в Тилледу, средневековую твердыню километрах
в пяти от Кельбры. Однако, несмотря на разумность её совета, мне казалось,
что стоит предпринять что-нибудь более грандиозное. Из неторопливого
обдумывания вариантов, из приятного ощущения интересного завтрашнего дня
возник план отправиться на Брокен, который и высился-то так недалеко, что его
ближние вершины легко было разглядеть из окон второго этажа… Погружаясь в ощущения и
предчувствия завтрашнего путешествия, я невольно задремал, и меня разбудил
уже только стук в дверь: Ютта приглашала прогуляться в гости к её знакомой
семейной паре. Катрин и Дитер представляют очень оригинальное содружество
людей. Они из года в год – уже столько времени, что и не упомнить – проводят
свой отпуск, уезжая на автомобиле прочь от цивилизации. В этом году они,
проехав через Гарц, остановились в лесных предгорьях Кюфхойзера, ночуя в
удобном жилом прицепе-бунгало и наслаждаясь чистым воздухом, зеленью и
звуками нетронутой природы. Я бы никогда не сказал, что Дитер вышел на
пенсию. Это был человек, щедро делившийся с другими людьми своим оптимизмом,
своим светлым взглядом на жизнь. Его жена ещё трудилась почтальоном. Мне
подумалось, что эта служба замечательно подходила ей – такой же открытой, как
и её муж, так же любящей живое общение. Мы сидели за раскладным
походным столом на пологом склоне горы, пили пиво, произведённое на севере
Германии, во Фрисландии, болтали о том и о сём… Именно здесь я впервые по
приезде ощутил, что понимаю уже всё из разговора трёх немцев и практически
всё могу выразить в слове. Это было странное ощущение возрастания внутри меня
чего-то, словно бы не знакомого мне самому. Филолог поймёт меня, когда скажу,
что временами я прислушивался к произносимому мною, словно со стороны: а как
выходит то? а как получилось это?.. Меня радовало, что теперь я уже с
лёгкостью различаю фонетические нюансы и в громкой речи Дитера, и в совсем тихих
фразах Катрин. Вспомнилось, как когда-то Белинский завидовал своим друзьям,
что те хорошо знали немецкий язык и могли, в отличие от него, читать в
подлиннике громкославных немецких философов, и как Гоголь брызгал ядом по
поводу немецкой жизни, утомлённый всё тем же плохим знанием языка и
невозможностью уверенно чувствовать себя в германском быту… И как мой любимый
Тургенев, блистательно говоривший на немецком, писал о своей любви к Германии
– чувстве таком сильном, что для Тургенева не становилось преувеличением
титулование этой страны своей „второй отчизной“… Мои новые знакомые бывали на
Брокене. Они посоветовали взять с собою курточку, чтобы защититься от сырости
и сильного ветра на его вершине. Я засмеялся и рассказал, как когда-то в
89-м, будучи ещё студентом, ёжился от горной непогоды на вершине Фихтельберга. Тогда тоже неожиданно сыпал мокрый снег, а
порывы ветра пронизывали холодом до костей, и нам удалось спастись только в
ресторанчике на вершине горы. Заговорив о непогоде, мы
словно накликали её на себя. Заморосил дождик, и пришлось собираться домой.
Тут Катрин совершила совсем неожиданный поступок. Привыкнув к
законопослушанию немцев, я не мог ожидать, что она сядет за руль, чтобы
отвезти нас домой. - Я не могу допустить, чтобы
вы два километра шли по дождю! – заявила она и пошла за ключами автомобиля. Конечно, вряд ли можно было
рассчитывать на то, что на недолгом пути до Кельбры ей попадётся полицейский
на дороге, но… Это было очень благородно с её стороны. Быстро темнело, по стёклам бежали струйки воды – дождь как-то вдруг разошёлся. Катрин включила отопление, и в салоне потянуло теплом. Откинувшись на спинку сиденья – никому из нас в такую сырую и задумчивую непогоду не хотелось говорить, – я подумал, что, наверное, не вполне ещё могу прочувствовать необычность переживаемых мгновений. Когда-то по этим мощёным улицам проезжали средневековые рыцари и германские императоры, когда-то в этих окрестностях гуляли великие Гёте и Гейне. История здесь сгущалась до невероятной плотности, и кем был я в её течении? Я пытался представить себе
русских эмигрантов, выброшенных 17-м годов за границу России. Когда-то они
тоже, вероятно, думали о культурной истории прошлого, но после революции,
лишённые всего, они смогли выжить уже в истории своего настоящего. Смогли бы
мы так? |
|
|
|
|
|
|
