Часть четвёртая
|
Европа, 2003 год… Жду Ваших отзывов
|
Жизнь состоит из роз Проснулся я необычайно
рано, хотя и лёг спать после полуночи. Долго сидел за столом, записывая
впечатления минувшего дня, пил молоко, отбивался от комаров… Но события новой
жизни не дают спать допоздна, они теснятся в сердце и в голове, требуют
выхода, реакции. Я стал спрашивать себя: не хочу ли я навсегда остаться в
новом мире, в Европе? Вежливые водители, которые уступают друг другу дорогу и
никуда не торопятся. Чистые улицы. Вежливые, предупредительные продавцы. Вчера,
например, Ютта завела меня в аптеку, чтобы наглядно продемонстрировать
различие в понятиях „Die Apotheke“ и „die Drogerie“. Там были две дамы, с которыми мы, конечно же,
разговорились, они, узнав, что я из России, интересуюсь немецкой культурой и
к тому же активно восстанавливаю свой немецкий язык, провели меня в
святая святых аптеки – в хранилище препаратов, показали огромное количество
всяких ящичков и объяснили принципы своей работы. Было бы так на моей родине?
Продавцам больше делать нечего, кроме как всяких зевак по своим рабочим
местам водить?.. Однако то, что я рано
проснулся, было хорошо. Ютта успела уже съездить за своей мамой в Штольберг,
и теперь мы втроём поехали в краевой центр этих мест – в город роз
Зангерхаузен. Мать Ютты – интеллигентная, скромная дама 76 лет, вот уже как
два года живущая одиноко в своём доме после смерти мужа. У моих спутниц
имелись дела в местном отделении Дойче банка, а я, чтобы не скучать,
отправился в самостоятельную прогулку по утреннему городу. Через рынок, как во
всех старинных поселениях, расположенный прямо в центре, дальше – за ратушу,
мимо старой церкви, я шёл по улицам, вымощенным брусчаткой, и наблюдал за
тем, как просыпается всё вокруг. Как заполняются торговые ряды Markt’a, как открываются магазинчики и разные конторы,
как свежесть воздуха начинает переходить в дневной жар… На рынке я испробовал
свой немецкий, заговорив с продавщицей сувениров, затем ещё раз – в
обнаруженном книжном магазине. Углядев какой-то роман Мартина Вальзера, я
устремился внутрь, но на книжных полках его не было! Тогда обходительная
продавщица кому-то позвонила, и спустя пять минут мне принесли нашумевшую в
Германии „Смерть критика“. А я подумал да и купил ещё „Livealbum“ модного Бенджамина фон Штукрад-Барре. Продавщице
было интересно наблюдать за тем, как я выбирал книги: я облазил все полки
перед тем, как подойти к кассе. Кажется, она одобрила мой выбор. Потом я разглядывал
витрины туристических агентств, изучал цены на недвижимость в различных
городках и деревнях округа, впитывал в себя уличные сценки и разговоры – это
было замечательное времяпровождение, которое никогда не забудется. Могут
исчезнуть из памяти отдельные факты и слова, но навсегда со мною останется то
потрясающее ощущение жизни и себя, испытанное впервые в Зангерхаузене. Я был
один, в чужой, интересной стране, я был русским путешественником, и
мне было хорошо. Но – вернёмся к городу. Зангерхаузену тоже
более тысячи лет! И в этом городе у путника тоже рождается чувство, что само
время дышит вместе с ним. В этом городе проводят традиционные праздники гор и
роз, здесь устраивают „ночь тысячи огоньков“ и чествования городской старины,
здесь бывают концерты под открытым небом и всевозможные выставки. Старейшее
здание города, церковь святого Ульриха (1116-1123) с 1993 года является одним
из пунктов на туристическом и культурно-историческом маршруте, именуемом „Straße der Romanik“. К сожалению, мы не
попали в местный шпенглеровский музей, который начинал свою работу по
вторникам лишь с часу дня. Заглянув в путеводители и красочные рекламные
буклеты, я понял, чего лишаюсь: более 2000 экспонатов из области местной
природы и истории представлены в его композиции. Ключевой среди них,
разумеется, полностью сохранившийся скелет мамонта. Этот мамонт (Mammut) позже постоянно
будет встречаться мне на вывесках гостиниц, в названиях кулинарных блюд, на
этикетках пивных бутылок и ещё много где. И тогда мы поехали в
знаменитый на всю Европу розарий Зангерхаузена. Это и музей под открытым
небом, и дивный сад, по которому гуляет масса посетителей. Двенадцать с
половиной гектаров, более шести с половиной тысяч сортов роз – всё просто
потрясает воображение. Я попытался определить, какого же названия нет на
табличках, расставленных вдоль грядок, и – не смог! Среди имён, данных розам
их селекционерами, встречались и все женские, и взятые из сказок – например,
„Красная шапочка“, и напоминающие об определённой исторической дате, и
какие-то совершенно фантастические… Там и здесь в парке были расставлены
яркие, немного не реальные
скульптуры. Здешние розы жили, и по творческому замыслу скульптуры
тоже должны были жить, потому так необычны были их цвета, образы, силуэты,
показывавшие движение, будившие мысль, воображение. А ведь что-то подобное
можно было сделать и в наших местах, подумал я. Отчего же дивный ботанический
сад ВГУ после перестройки пришёл в жуткое запустение, тогда как у немцев всё
процветает после объединения? В розариуме
Зангерхаузена всё было предназначено для отдыха и душевного успокоения. Мы
бродили по аллейкам и наслаждались разными ароматами. Мне встретились даже зелёные
розы (Viridiflora, Cambridge u. Harrison, 1856), я никогда
не мог помыслить, что такая окраска бутонов возможна в принципе. Иногда мимо
проезжала мини-уборочная машина, очищавшая дорожки и газоны. Мы заглянули в
непременный музей, посвящённый розариуму и его истории. Затем поели
мороженого в кафе. Отдохнув, спустились на обходную аллею, достойную того,
чтобы встретиться вам где-нибудь в сладостных песнях Шумана, и по ней
поднялись назад, к воротам парка. Какой век на дворе? Было жаль так быстро
расставаться с Зангерхаузеном. Ведь действительно – розы здесь везде. Прогуливаясь
по улочкам города, я не раз задирал голову кверху и внимательно рассматривал
цветы, растущие в горшках и ящичках, которые немцы вывешивали на своих
балконах и подоконниках. Всякий раз я видел розы. Даже в уличных клумбах
росли розы. Подобных розариумов не так уж и много во всей Европе. Разглядывая
соответствующую карту, я, помнится, насчитал их не более семи-восьми. Неужели
такое возможно в принципе? Двадцать первый век подразумевает неугомонное
движение вперёд, человек едва успевает осознавать и пользоваться всё новыми
достижениями науки, бытового комфорта, средств передвижения… А в
Зангерхаузене – цветочные ящики с розами на подоконниках, так старомодно. Но
ведь живут так – и не один чудак в городе, а целый город! И спутниковые
антенны, и современные автомобили – ничто не мешает людям помнить прошлую
историю, которая незаметно делается органичной частью настоящего. На территории розариума
имелся отличный ресторанчик, в котором мы отобедали. Был определённый
эстетский шик в том, чтобы наслаждаться едой, имея услаждающее зрелище и для
глаз. Сорок минут блаженной трапезы –
и мы вновь собрались в путь: мама Ютты всё-таки была старенькой для
долгих поездок, и её нужно было завезти домой. Мы поехали в Штольберг. Удивительная
особенность здешних мест, которую я только начинал познавать, - едва ли не
каждый камень, каждый куст мог рассказать любопытную историю, с ним
связанную, едва ли не каждый городок или самая непримечательная деревушка
были связаны со значительными событиями в германской и даже мировой истории. Таким
оказался и Штольберг, расположенный немного севернее Кельбры и являющийся
одним из древнейших поселений в Южном Гарце. Он возник примерно в
1000 году на месте давних горных разработок железа, меди, серебра, но
городское право получил лишь спустя триста лет. С тех незапамятных времён и
до настоящего времени Штольберг практически не менял своего облика и
географического плана, располагаясь в узких долинах нескольких речушек и
ручьёв. В нём очень легко представить себе прошлое. Когда Ютта завезла свою
маму домой, мы оставили машину на стоянке и отправились гулять по её родному
городу. С каждого угла, на каждой улице на меня смотрела госпожа История. Я
не считал, разумеется, их точное количество, но путеводитель утверждает, что
в Штольберге великолепно сохранились примерно 380 фахверковых построек XVII-XVIII веков! И это действительно так. Уже в XV-XVI веках здесь возводились великолепные, с богатой
внешней отделкой дома в стиле поздней готики и Ренессанса. Из них целых
восемнадцать штук, все старше 1530 года, доступны обозрению и в настоящем! Я
своими глазами смотрел на дома, на медной табличке которых, прикреплённых к
уличной стене, стояли полустёршиеся буквы: „Сей дом построен имя владельца
в год такой-то…“. Основу благосостояния
местных жителей и штольбергских графов составляло тогда горное дело. Близ
городских ворот располагались металлургические заводы, где перерабатывалась
добытая руда, а кроме того – графская фамилия владела и монетным уставом,
поистине имперской привилегией! Их монетный двор чеканил более 2000
разновидностей золотой, серебряной и бронзовой монеты. Из наиболее известных
монетных мастеров назову Иоганна Иеремию Грюндлера, трудившегося в Штольберге
с 1705 по 1750 годы. Когда горнодобывающая промышленность вошла в состояние
кризиса, жители переключились на изготовление полотен и также преуспели в
этом. В XVIII
веке ручное ткацкое производство достигло здесь расцвета. Однако было бы
неправильным сосредоточить всё внимание на сугубой прозе. Штольберг не
остался в стороне и от бурных потрясений Реформации. - Ты знаешь, кто
родился в моём городе? – спросила меня Ютта. – Очень известный человек, мы
ещё проезжали мимо памятнику ему… - Затрудняюсь сказать,
- честно признался я, и она рассмеялась. - Ты слышал о Томасе
Мюнцере? - Ну конечно! - А ещё Йоханн Шнайдевинд, он был известным юристом… Томас Мюнцер идейно
предводительствовал восставшими крестьянами в годы Крестьянской войны начала XVI века, об этом мы читали
ещё в школьных учебниках. Как интересно, в детстве я и представить себе не
мог, что буду стоять на том месте, где он родился этот умнейший человек, так
трагически закончивший свой жизненный путь! Осмотр Штольберга мы
начали со „Звенящего фонтана“ („Klingelbrunnen“), что неподалёку от Рыцарского переулка. К
нему многие приезжают, чтобы набрать воды. Прямо перед нами молодой немец
вылез из своего „фольксвагена“, вооружился двумя большими пластиковыми
канистрами и направился к каменной купели. Ютта тоже набрала воды в баклажки
из-под кока-колы. Всё как в России! Над источником прикреплена и большая
каменная доска с высеченным на ней стихотворением. Я записал его текст –
красивые были строки… Штольберг вообще овеян
духом поэзии. Мартин Лютер однажды, в 1525 году, сравнил город с птицей. Чтобы
понять эту метафору, следует забраться на гору, расположенную прямо над
„Звенящим фонтаном“, и оттуда, от подножия Лютерова бука, бросить взгляд на
улицы и дома. Графский замок является головою птицы, два переулка, исходящие
из рыночной площади, - её крылья, сам рынок – тело, церковь – сердце, а
Нидергассе – хвост. По Риттергассе
расположен музейный домик „Altes Bürgerhaus“. Стоя перед ним, я вдруг вспомнил рассказы
Теодора Шторма, во множестве читанные мною при подготовке к защите
диссертации. Старая патриархальная жизнь, описанная им так образно, красочно,
только теперь открылась мне по-настоящему. Мы вошли внутрь, купили билет и
приступили к осмотру. Комнаты-клетушки, простая грубая мебель, деревянные
крутые лестницы, переходы – и человеческие драмы, чьё беззвучное присутствие
здесь легко было угадать. Служительница музея повествовала о нравах и обычаях
патриархальных семей тех столетий, об образе их жизни, об их занятиях, жилые
комнаты и мастерские, складские помещения и кухня – это было незабываемо! Я купил в музее две открытки, и мы разговорились со служительницей о прошлом Штольберга. Удивительно: я вдруг заметил, что понимаю её уже почти на сто процентов! Ютта позднее сказала, что я делаю большие успехи в языке, тем более что моя собеседница частично изъяснялась на… диалекте. Даме, которая продавала
билеты, и её пожилой подруге, которая заглянула в музей поболтать с
приятельницей, было интересно узнать, откуда я приехал. Даже, по-моему,
маленькой пушистой собачке, пришедшей вместе с гостьей, было любопытно
воспринимать меня: она внимательно принюхивалась к странному путешественнику
и недоумевала при необычных звуках вроде бы привычного немецкого разговора. Служительница музея
рассказала мне наизусть первое четверостишие знаменитой советской песни
„Широка страна моя родная“, присовокупив, что этому её учили в школьные годы.
К сожалению, она не понимает, о чём же шла речь в песне. Ютта с интересом
перевела взгляд с дамы на меня – как, мол, я выйду из ситуации, и мне пришло
более или менее художественно переводить текст на немецкий. Дама заметно
обрадовалась. Действительно, могла ли она ещё сегодня утром, проснувшись и
собираясь на свою службу, предвидеть, что некий русский забредёт в её музей,
чтобы раскрыть ей секрет её детства? А затем выяснилось, что
дама знавала Ютту, когда та ещё пешком под стол ходила. Тут она
расчувствовалась и подарила мне красочный буклет о Штольберге. Я полез в
рюкзак и презентовал ей в ответ открытку с видом Воронежа. Затем мы спустились по
Риттергассе к церкви святого Мартина. Очень любопытное сооружение – старейшая
часть сохранилась с XII века, в первой половине XIV здание перестроили в позднеготическую базилику,
имевшую три придела, в 1703 году церковь получила великолепный барочный
орган, построенный мастером Й.Г. Папениусом… Слава Богу, что судьбой всего
архитектурного ансамбля Штольберга своевременно озаботились. Так, например, в
Сан-Мартини в 1993 году провели комплексную реконструкцию, и теперь она
радует и глаз простых посетителей, и слух меломанов, собирающихся сюда на
классические органные концерты. Я задал себе вопрос: а как же быть с
повседневными службами? Поискал их расписание – и не нашёл! Уже тогда впервые
зародилось у меня подозрение, что в современной Европе культовые сооружения
превращаются мало-помалу в развлекательные. Жаль, что не получилось
посетить замок-дворец, господствующий над городом. Он расположен на высокой
горе, откуда графы Штольберга с 1210 года обозревали свои владения. Конечно,
в первозданном виде дворец не сохранился, так или иначе можно наблюдать лишь
его обновлённый в период с 1690 по 1700 годы вариант. С 2002 года идёт
масштабная реставрация его помещений, после которой станут доступными
обозрению знаменитые Голубой и Красный залы, замковая капелла, чайный
павильон, надвратные помещения, внутренний двор. Что было здесь ранее? Во
времена ГДР во дворце располагался лечебный пансионат. Итак, во дворце я не
побывал, зато узнал интересную историю, связанную с жизнью одной из его
обитательниц. Юлиана фон Штольберг
родилась 15 февраля 1506 года именно в этом дворце. Вплоть до тринадцати лет
она воспитывалась у себя на родине, в Штольберге и Вернигероде, иногда бывала
у своего бездетного дяди в Кёнигштайне (Таунус), там её в четырнадцатилетнем
возрасте просватали за графа Филиппа II фон Ханау-Мюнценберг, за которого она и вышла
замуж спустя три года, в 1523 году. Юлиана успела родить мужу пятерых детей,
до того как тот умер в 1529 году. По случаю в то же время овдовел друг их
семьи, граф Вильгельм фон Нассау-Дилленбург, бывший к тому же и опекуном её
детей. И тогда он 20 сентября 1531 года вторично женился, на Юлиане, которая
родила ему ещё пять сыновей и шесть дочерей. И вот через своих старших
сыновей – принца Вильгельма I и графа Йоханна VI – они положили начало старшей и младшей линиям
Оранского дома. Вильгельм I вошёл в историю как освободитель Нидерландов от
власти испанцев. По этой причине он получил почётный титул „отца отечества“ и
ему была посвящена строка в национальном гимне Голландии – „Wilhelm von Nassau bin ich von deutschem Blut“. „При чём тут
немецкое родство?“ – мог бы спросить любопытствующий читатель, услышав этот
гимн, но теперь тайна стиха прояснилась. Сама же Юлиана дожила
до преклонных лет, её смерть случилась лишь в 1580 году. Графиня имела к тому
времени 160 внуков и правнуков и являлась для всего семейства своеобразным
духовным центром, связующим всех звеном! Старшая ветвь династии
пресеклась в 1702 году, но младшая ветвь Оранского дома существует до сих
пор. Беатрикс, здравствующая королева Нидерландов и принцесса фон
Ориниен-Нассау, - прямой потомок Юлианы фон Штольберг. В честь графини Юлианы
названы многие улицы, площади и школы, ей установлен памятник в Гааге. От церкви и дворца мы
спустились по узким, изломанным переулкам к ратуше, представляющей настоящий
курьёз архитектуры. Вряд ли где ещё в мире найдётся подобное здание! Выстроенное
в 1454 году, оно поражает воображение своей планировкой. Казалось бы, ничего
необычного: три этажа – нижний используется как склад, средний – как танцзал,
а верхний – как школа. Но если приглядеться внимательнее… В самом начале
ратуша имела 12 дверей – по числу месяцев в году, 52 окна – по числу недель,
365 оконных секций – по числу дней. И, наконец, главное – ни одной лестницы
во всём здании! Когда Ютта впервые сказала мне об этом, я подумал, что она
меня разыгрывает. Как можно использовать три этажа без лестниц. Штольберг,
кажется, не Шильда, чтобы по верёвке с этажа на этаж перебираться… Но
строители действительно решили не загромождать внутреннее пространство
лестницами! Для перехода с уровня на уровень жителям приходилось (и
приходится) выходить на улицу; широкая внешняя галерея тянется вдоль всего
дома, доходя одним концом почти до Сан-Мартина! Прямо на рыночной
площади, очень небольшой по своим размерам, стоит скульптурная композиция, посвящённая Томасу
Мюнцеру. Его фигура заключена в пространство, ограниченное четырьмя
колоннами. На каждой из колонн отлито изображение того или иного святого. Клаус
Мессершмидт создал этот памятник к пятисотлетию Мюнцера, отмечавшемуся в 1989
году. Его герой стоит, чуть склонив голову, с незащищённой спиной, что,
вероятно, символизирует беззащитность незаурядной личности перед прозой мира. Здесь же, на площади,
располагалась и почта. Я зашёл в её помещение и отправил две открытки в Воронеж.
Одну – себе, ради развлечения, а другую – М. Мог ли я написать ей что-то
важное и серьёзное? Я не задумывался над этим. Знал просто, что ей будет
приятно получить весточку из дальних стран от странно далёкого человека. Тешил
себя надеждою, что открытка эта не полетит сразу же в пыльное собрание
подобных карточек, лежащее по нескольку лет в уголке письменного стола перед
тем, как их сожгут все сразу, что хотя бы раз строки мои перечитают её глаза.
Что есть мой мир в её пространствах жизни? Об этом ли я должен был думать,
находясь за тысячи километров от родного дома и от неё самой? Но я думал,
когда надписывал на открытке адрес, когда – закрывался сознательно от
возможной откровенности открыткою, а не письмом, ибо в открытке не напишешь
много и всего, только приветствие и привет… …Штольберг справедливо
называют горным, атмосферным курортом („Luftkurort“). Мы с Юттой сидели за столиком кафе на его
центральной улице и – с наслаждением дышали! Ели мороженое, пили кофе,
разговаривали о том и о сём. Мимо проходил трясущийся от какой-то болезни
старик, которого Ютта окликнула и позвала за наш столик. Это был её бывший
коллега, учитель русского языка. Ныне он на пенсии, да и язык, похоже, забыл
совсем, потому что очень смутился, не разобрав моих вопросов. - Он сейчас очень
болен, - сказала Ютта, когда старик ушёл. – Ты заметил, как у него трясётся
голова? - Конечно. Хотя я его и
не знаю, мне показалось, что он добрый человек. - Да, это так. Жаль,
что такие проблемы у него. Постепенно наступал
вечер. Мы расплатились и пошли к машине, оставленной у „звенящего фонтана“. По
пути я ненадолго остановился у ручья, бегущего от источника в Тиру. В
холодной, кристально-прозрачной воде на каменистых перекатах стояла
неподвижно форель. „Об этом я тоже только читал когда-то“, - подумал я.
Только представлял, не зная настоящего образа. Как у Шумана… |
