|
Европа, 2003 год… Жду Ваших отзывов
|
Особенности немецкого
менталитета Утром мы (я и Ютта) пошли в
гости к Бернду и Гизеле. Они живут в собственном доме в пяти минутах пути от
Ютты. Нас пригласили на торжественный завтрак, на котором я играл роль
экзотического гостя. Трапеза проходила на открытой террасе второго этажа, с
видом на внутренний дворик. Хозяин произносил слова не особенно внятно, низко
и гортанно, но – о чудо! – через несколько минут слух мой приспособился к его
речи и я стал понимать всё. Гизела артикулировала слова значительнее чётче,
но, как с лукавой улыбкой заметила вдруг Ютта-филолог, её подруга
частенько при правильном произношении вдруг начинает менять сам строй
немецкого произношения, ставит слова на какие-то диковинные места, полагая,
очевидно, что так для иностранца будет понятнее. На завтрак мы пили кофе со
сливками и сахаром (или – чай), на столе были свежие булочки, мёд, масло,
французский сыр, сыр из Гарца („Harzer Rolle“). Бернд
принёс отведать своей знаменитой настойки на 12 травах, которые он сам
собирает каждый год в окрестностях Кюффхойзера. Ложечка этой настойки,
добавленная в чай, придаёт его вкусу действительно чудесный оттенок. В
качестве ответного презента ему вручили воронежскую „Шипову дубраву“. Гизела – безработная. Занимается
домашним хозяйством. Из разговора с ней я понял, что она не особенно довольна
новыми порядками. Поговорили о машинах. „Мерседес“
и „Ауди“ – это, как выяснилось, не
для среднего класса. Стоят они от тридцати тысяч евро (и выше). Но зато
появилось великое множество японских автомобилей, не столь дорогих. Например,
„Сузуки“, на которой ездит Ютта, обойдётся владельцу в четырнадцать или
пятнадцать тысяч. После этого Бернд показал мне свой гараж, в котором стояла
его законная гордость – военный джип „Трабант“, как он сам выразился. Ныне он
ездит на „Опеле“, но о своём модернизированном гэдээровском детище вспоминает
в нежностью. Затем мы пили чай по второму
заходу. Обозревая с высоты террасы дворик, я обратил внимание на относительно
малое количество разной живности в хозяйстве безработных людей. Спросил у
хозяев и получил удивительный ответ! Это был, наверное, исключительно
немецкий прикол: если у тебя во дворе живёт более 19 цыплят, ты должен
платить социальный налог на разведение домашней птицы. - А если цыплят окажется
двадцать один? – спросил невинно я, нашим извращённым российским сознанием
уже просчитывая возможность обойти глупый закон. - А тогда добрые соседи
напишут в городское управление, - сказала Гизела и расхохоталась. - Так ведь вы можете всегда
сказать, что они ошиблись в счёте! – не унимался я. - О, тогда придёт инспектор. - Ха! Это же ведь ваше
частное владение – не пускайте его во двор, и дело с концом. - Так он придёт с судебным
решением, - задумчиво сказали немцы. - До той поры можно успеть
съесть лишних двух цыплят, и их останется девятнадцать! – радостно закричала
Ютта, вперёд других решившая типичную
русскую задачу на то, как нагреть государство. В таких мелочах мгновенно
открываются различия в нашем и иноземном мышлении. В России таких соседей
послали бы на фиг, сказав общеизвестную фразу „на себя посмотрите“, а
инспектора шокировали бы вопросом, однажды заданным Шварценеггером: „Какие
Ваши доказательства?“ Кто в России в здравом уме будет устраивать суд ради
двух цыплят? Хотя русский человек при подобной свободе мышления и до большего
легко дойти может. В Германии я не слышал о том, чтобы в жилых пятиэтажных
домах устраивали свинофермы или разводили страусов… Утренний визит, таким
образом, произвёл неизгладимое впечатление на обе стороны – принимающих и
визитёров. Мы откланялись, к обоюдному удовлетворению договорившись о новой
встрече. Следующим пунктом нашей
культурной программы двадцать четвёртого дня августа стал визит в Альтендорф. Там я
съел одну порцию Bockwurst’a и
запил её апельсиновым соком. Bockwurst – не
что иное, как варёная сосиска. Пока её варили, Ютта демонстративно поговорила
со мною на русском языке, две официантки в кафе внимательно прислушивались к
смутно знакомой по недавним временам речи. Я хорошо понял чувство Ютты: мы
ведь взаимно вспоминали настоящий иностранный язык. Ко мне из глубин
пассивной памяти возвращались слова и конструкции, то же самое происходило и
у неё в отношении русского. Прогресс был взаимный, к тому же она –
учительница английского и русского языков в гимназии – хотела показать
всем, что владеет обоими. А затем продолжилось моё
знакомство с особенностями немецкой жизни. Прогуливаясь по окрестностям
Кельбры в направлении плотины, мы зашли совершенно спонтанно в симпатичное
здание - учреждение, где проводят так называемую „эрготерапию“, то есть лечат
творческим трудом запойных алкоголиков и людей с расшатанной психикой. Женщина,
работающая в этой системе, даже обрадовалась, по-моему, нашему визиту и
возможности кому-нибудь рассказать об их деятельности. Мы осмотрели
композицию поделок, выполненных пациентами, их рисунки и творения в духе
народных промыслов, она пояснила нюансы той или иной деятельности… Ютта
радовалась тому, что я получаю великолепную языковую практику, а я радовался
помимо этого ещё и нормально-обыкновенному человеческому общению. Представьте
себя, дорогой читатель, с подобным визитом в наше, российское учреждение… Если
вы и проникнете за его порог, то всё равно на вас посмотрят с подозрением и
постараются быстрее спровадить восвояси. А здесь я мило пообщался с г-ном
Хайзе, которого даже смутил заявлением о том, что род моих занятий –
современная немецкая литература и что я имею докторскую степень. При этом
русский „г-н доктор“ стоял перед директором плотины загорелый и не брившийся
с самого отъезда из Воронежа, в легкомысленных шортах и походной зелёной
куртке, выцветшей в долгих путешествиях. Г-н Хайзе предположил, как он сам
признался, что я – студент. Такой же удивительно гостеприимный приём ждал нас и на самой плотине. Мы пообщались с самим директором всего водного хозяйства, затем он выделил нам в сопровождающие даму по имени Марион и мы втроём двинулись к середине водной преграды, растянувшейся вообще на четыре с лишним километра, до самой Берги. Эта плотина – крупнейшая в земле Заксен-Анхальт. Марион сыпала цифрами, открывала нам доступ к внутренним сооружениям водостоков, мы видели изнутри всю автоматику, видели мощные конструкции и контрольные системы, управляющие механизмами. Гидросооружение возвели во второй половине 60-х годов и основательно реконструировали в 90-е, после объединения. Всё время нашей прогулки с
неба сыпал несильный дождь. Как заметила Ютта, все дни по моём приезде в
Германию выдаются дождливыми, в первую ночь в Кельбре вообще была гроза! И
это даже хорошо, потому что дикая жара, установившаяся в то лето над Европой,
всех уже измучила. На огороде у Ютты сильно потрескалась земля, вся трава
пожухла, как бывает разве что в середине сентября, земельное правительство
даже специально заседало, решая, как компенсировать убытки сельскому
хозяйству. |
|
|
|
|
|
|
