|
Европа, 2003 год… Жду Ваших отзывов
|
„Брокен – настоящий немец...“ Пятничное утро выдалось на
славу: сон отлетел легко, оставив бодрую свежесть во всём теле, я открыл
глаза, потянулся и вдруг осознал, что наступил для меня долгожданный день
знакомства с легендарным Гарцем. Вспомнилось то поющее ощущение в душе,
которое мы, студенты из СССР, испытали при виде знакомой каждому советскому
школьнику берлинской Fernsehturm. Мы
ехали тогда, на излёте восточногерманской истории, на летнюю экскурсионную
учёбу в братскую республику, после польской границы все прилипли к окнам,
книжно знакомая страна открывалась невиданными сторонами, и казалось, что
запас охов и ахов уже исчерпан – как вдруг кто-то заорал на весь вагон: „А
вон, глядите!“ И за одним из холмов все увидели её – стройную красавицу,
символ Восточного Берлина. Это было потрясением, открывающим новые горизонты
жизни; я понял, что учебник Бим и Пассова остался в моём личном прошлом, и
мир расширился в один момент, графика книжных страниц превратилась в живые
образы реального мира… Что-то похожее пробудилось
вместе со мною в это пятничное утро. Гарц всегда представлялся мне сказочной
страной, овеянной легендами о ведьмах и странствующих художниках, наполненной
звуками Шумана и Шуберта… Было странно и очаровательно представлять себя
находящимся там, в том неуловимом, что мы называем сказкой,
волшебной атмосферой, мечтой… Пространство оставалось неизменным, но времена
сливались друг с другом, мне предстояло идти по тем же дорогам, где когда –то
бродили миннезингеры и странствующие мастера духовной культуры средневековья,
где когда-то оставили о себе след великие Гёте и Гейне… На Северный вокзал в
Нордхаузене меня любезно отвёз на машине Мартин. По дороге он смущённо
признался, что не очень ожидал лёгкого общения с незнакомцем из России, мой
немецкий его удивил и порадовал. „Такое приятно слышать“, - засмеялся я и
подумал, что не ошибся в своём вчерашнем ощущении возврата из глубины
сознания имевшихся в моей голове языковых навыков. Катрин и Дитер не
лукавили, делая комплимент моей иностранной речи. Я вспомнил, как они
с вопросительным выражением на лице посмотрели на мою хозяйку: всё ли
понимает её гость – а она уверено кивнула и с непоколебимой уверенностью
заявила, что её гость говорит очень хорошо. Я еще смутился из-за
такого залихватского представления моих навыков, но Ютта услышала лёгкость
моего говорения раньше меня самого! Сидя рядом с Мартином на переднем сиденье
его „Фольксвагена“, я волновался, что-то скажет он – представитель иного
поколения, но и Мартин заявил, что ему легко общаться со мной. „Значит – на
Брокене не пропаду“, - окончательно успокоился я. Направляясь в Нордхаузен, мы
покрутились по просёлочным дорогам, пока не выскочили на уже готовый кусок
строившегося автобана. Восточная Германия переживала дорожный бум. Тут и там
прокладывались всё новые проектировочные линии для автомагистралей, старые
дороги постепенно обретали новое покрытие, новый облик… В разговорах людей
чувствовалось это ощущение обновляющейся жизни. Тот, кто хотя бы раз пролетал
по удобной и вселяющей
достоинство в человека дороге, тот относился к будущим магистралям как к
своему личному завтра. Смешной и вполне сказочный поезд уже стоял под парами на перроне. Я попрощался с
моим провожатым до вечера, поблагодарив его за участие, и стал прогуливаться
вдоль состава. Дело было в том, что я … не знал, каким образом надо попадать
в вагоны. Сам паровоз и шесть небольших вагончиков смотрелись чудесно, но
чтобы проникнуть внутрь, требовалось преодолеть незнакомую мне систему
загородок-турникетов на входе. Я решил тогда скрыть своё незнание за чувством
якобы любознательности: начал крутить головой по сторонам, наблюдать за
людьми, покупавшими билеты в кассах, за теми, кто видимо также собирался
ехать на Брокен… „Уж кто-нибудь из них покажет мне, как в девятнадцатом веке
садились в вагоны!“ – решил я. К чести своей замечу, что не я один испытывал
замешательство, ибо только седьмой или восьмой пассажир уверенно направился к
вагончику и разобрался с запорами! Внутри же всё было как в
относительно комфортабельной электричке из наших дней. Шесть рядов лавок,
полумягкие сиденья из кожзаменителя, стандартные стекла в оконных рамах.
Загадкой для меня осталась временная достоверность туалета, который находился
посреди каждого вагончика. Несмотря на сиденья из красного дерева,
накрывающие унитазы, и хорошие рукомойники, сыпалось и лилось всё добро прямо
на шпалы. Сквозь дырку виднелась бегущая под колёсами земля. Биотуалеты
отчего-то решили сюда не ставить. … И вот паровоз запыхтел, мы
поехали – со всеми толчками, свойственными слабосильной тяге, с пыхтением и
шипением, с гудками на дорожных переездах. Пригороды Нордхаузена незаметно
стирались, переходя в одиночные домики, в курортные местечки, прятавшиеся за
густыми деревьями. От Ильфельда (Ilfeld) до
Айсфельдер Тальмюле (Eisfelder Mühle) поезд проезжал совершенно
невероятный по красоте участок. Немецкий романтизм оживал на моих глазах.
Многие чувства, книжные по своей природе, обретали теперь живое наполнение. Я
видел глубокие ущелья с каменистыми обрывами-осыпями, видел чистые горные
потоки с редкими запрудами, в которых плескалась форель. Ручьи пенились между
валунов, а по их берегам вились зелёные тропинки. Казалось, что вот-вот
выйдет на поляну в лесу прекрасная мельничиха или вот-вот на крыльцо
маленького домика выбегут её шумные дети… Лес виделся мне странным, таившим
множество загадок, скрывавшим что-то чаще густых елей и дубов, сквозь ветви и
листья деревьев так таинственно пробивался солнечный свет… А паровоз пыхтел и
тянул нас вперёд, изредка разгоняясь на прямых участках, но чаще – петляя
между холмов, огибая очередную гору по длинной-длинной дуге-окружности. Андерсен, путешествуя в 1831
году из Дании во Францию, восторгался мощью этого стального монстра, его
неслыханной скоростью передвижения. Ныне же он кажется таким смешным и милым:
6 тонн угля, 8 кубических метров воды загружают в этот Dampflok – и он начинает неутомимый бег, поднимая заполненные
до отказа вагончики на вершину Гарца… Через два с половиной часа мы были на
Брокене. „Der Brocken ist ein Deutscher, - писал
Генрих Гейне. – Mit deutscher Gründlichkeit zeigt er uns, klar und
deutlich, wie ein Riesenpanorama, die vielen hundert Städchen und
Dörfer, die meistens nördlich liegen, und ringsum alle Berge,
Wälder, Flüsse, unendlich weit“. Брокен возвращается к
нормальной жизни. В 1961 году его объявили закрытой зоной. В разгар „холодной
войны“ глупо было бы не использовать преимущества, которые он давал, будучи
самой высокой точкой центра Германии. Здесь выстроили казармы для советских
войск, поставили со временем радиолокационные и иные установки. Конечно же,
из-за этого медным тазом накрылся Ботанический сад галльского
университета, учёных и студентов перестали пускать на склоны стратегической
горы. Местные жители проходили в особую зону только по специальным пропускам.
Сейчас существует множество домыслов и зловещих легенд о недавнем прошлом.
Утверждают, что деятельность военных привела к массовой гибели леса на
склонах Брокена (и Гарца в целом). Я своими глазами видел эти мёртвые,
порыжевшие деревья, эти безжизненные площади, ползущие по косогорам вширь…
Говорят, что винить следует химическое оружие или что-то подобное… Страшное
зрелище. Легко представить себе активное зло, с которым можно бороться
и понимать свою борьбу. Но как понять, как уместить в сознание видимо
беспричинную гибель всего на больших пространствах, внезапное исчезновение
жизни на целых гектарах? В этом таилась по-настоящему зловещая мистика
зловещей эпохи… Только 3 декабря 1989 года
Брокен обрёл свободу. В 1994 году его оставил последний российский солдат.
„Скоро – юбилей свободы?“ – шутливо спросил я у одного немца, который, как и
я, остановился у панорамного ограждения и обозревал окрестности. „Да, уже
десять лет исполнится. Мои родители отсюда родом, а я вот впервые на
Брокене…“ - ответил он с серьёзным выражением на лице. Бывшие казармы
переделывают под молодёжный отель (www.brockenherberge.de). На
верхнем этаже устроена обзорная площадка, с которой получаются замечательные
фотографии. Вход платный, но вид того стоит… Гёте посетил Брокен 10
декабря 1777 года. Я видел не только памятник в его
честь, но и знаменитую груду камней, навеявшую великому поэту идею сцены в
„Фаусте“. Ночь на Брокене, Чёртов трон, алтарь ведьм
– художественный вымысел оживал в сознании; если бы сгустилась ночь, то не
поручусь за спокойствие туристов. Нам было бы легко укрыться от сильного
ветра, не дающего покоя на открытых местах, хотя и бессильного против
современных походных курток и прочных стен зданий, - но где бы мы укрылись от
порождений всесильной фантазии и ночной мистики… Когда Гёте проходил через
Брокен, стояла совсем не солнечная погода… Устав бродить по пешеходным
дорожкам, я решил перекусить. Подумав немного, я подлез под деревянное
ограждение смотровой зоны и уселся на огромных валунах брокенского склона.
Так, глядя на бывшие западные земли, представляя себя усталым
путником, я наслаждался нехитрой походной трапезой. По легенде, в ясную
погоду с Брокена можно увидеть имперский монумент на Кюффхойзере. Мне не
повезло, но я не огорчался. Зрелище бегущего вдалеке паровоза, стелющегося
над лесом голубоватого дыма тоже впечатляет. Конечно, на табличках, во
множестве развешанных вдоль туристического маршрута, всеми возможными
способами разъяснялось, что никому не дозволяется вылезать за пределы
разрешённого, но… Можно ли было совместить свободное путешествие во времени,
воспоминания о классиках, радость от исполнения давних мечтаний с каким-то
нелепым запретом?! Положив рядом рюкзак и фотоаппарат, я жевал яблоки и
бутерброды на нерегламентированной земле, а немцы, проходившие мимо,
страшно завидовали мне. Одной парочке очень-очень хотелось повторить мой
свободолюбивый поступок и вылезти туда, куда вылезать не позволялось, но они
так и не осмелились… По географическому кругу
рядом с огромным камнем, обозначающим самую высокую
точку и центр горы, гуляли, наверное, все туристы, когда-либо забиравшиеся
сюда. Кто-то читал табличку – „Brocken 1142
m“, кто-то грелся на
солнышке, замерев на минутку в покое, кто-то щёлкал фотоаппаратом… Не прошёл
мимо и я. Круг называется географическим, потому что на металлических
табличках под ногами, выложенных по окружности, выбиты название города и
расстояние до него. Таблички положены таким образом, что линия, проведённая
от центрального камня через нужную из них, указывает прямо на Берлин, или Гамбург,
или Кёльн… На обратном пути, в поезде, я разговорился с пожилой супружеской
парой. Мы вместе ехали сюда – я узнал их лица – и теперь вот вместе возвращались.
Сначала в вагоне было шумно из-за школьников, но на одной из станций они
вышли, и возник разговор между нами. Мне было любопытным узнать их взгляды на
современность, в их голосах услышать настроения немецкого общества. Их
возраст сказывался в суждениях: они с заметной ностальгией вспоминали
„времена ГДР“, когда „у всех была работа“ и „в магазинах всё было дёшево“…
Конечно, всегда нам кажется, что и снег был некоторое время назад белее, и
деревья – выше… Однако на Брокен они смогли поехать только сейчас. |
|
|
|
|
|
|
