Любовь в Датском королевстве

часть  вторая

 

 

 

XV

 

- Может ли слуга чувствовать прелесть вечера, проведенного у камина? - спросил Астров.

Николаев не ответил.

Они сидели у Николаева и разговаривали о самых разных вещах. Астров позвонил из телефона-автомата и вечером зашел к другу. Обменялись новостями. Сыграли несколько партий в шахматы (блиц). Пили чай.

Астров чувствовал, как скука все больше и больше овладевает им. Он не знал, отчего в последнее время так происходит. Довелось ему в художественной литературе вычитать словечко "сплин". Так он мгновенно понял его значение.

Неужели он с жиру бесится? Такая мысль частенько посещала его. Многие ребята не имели того, что было у него. Пути их после школы разошлись. Многие давно уже работали. Астров же остался, как он сам представлял, тем же - чуть наивным, робким, играющим в сильного человека, искренне радующегося, когда эта игра удавалась. Но при встрече с бывшими одноклассниками, просто со сверстниками, он понимал, что его игра, проявись она ненароком, обрушилась бы в одночасье, погребя под своими великолепными обломками его стыд и боль.

Однако он тоже повзрослел. Чувство это - чувство взрослости - чаще всего выражалось в ужаснейшем понимании своей объективной слабости перед законами мира. Ребенок не понимает ничего - и оттого счастлив.

Поэтому Астров и задал вопрос другу.

Николаев ответил не сразу.

- Не знаю, - сказал он, - вообще, интересно. А почему ты спросил?

- "Чувствует ли слуга прелесть вечера, проведенного у камина"?

- Да, чувствует ли?

- Совсем не о слуге я спросил, - пробормотал Астров.

Николаев ждал.

- Слуга - это я. Ты, мы, они... - сказал Астров необычайно просто, - а вечер у камина - наша жизнь.

- Ты поэт.

- Да уж, весьма поэтическая фраза.

Впрочем, всегда существовали беглые слуги.

Всегда бывали отпущенные на волю.

Всегда бывал Юрьев день...

Главное заключалось в том, что Астров никак не мог ожидать применения этой метафоры к себе.

Он все-таки сильно переменился. Из робкого наивного мальчика он стал странным джентльменом, спокойно выслушивающего и говорящего пошлости, ему стало глубоко безразлично наполнение судеб своих друзей и знакомых. Наедине с собою же он не то что не говорил, но даже не помышлял ни о чем в пошлых выражениях.

Он потерял свою цель, свою песню, с которой жил в то предвременье, и постепенно стал терять летящую душу. И саам не верил в это.

Николаев был ему интересен. Очень противоречивый и в то же время цельный: приземленный и возвышенный, низкий и благородный, добрый и ... (нет, не злой).

...А потом они оправились на "поиски приключений" в центр города.

Уже на остановке в ожидании автобуса Саша попытался проникнуть в смысл происходящего. Важно было найти этот мистический смысл определенных жизненных движений, смысл вечной поездки - кого-то в центр, а кого-то из центра, смысл метаморфозы, происходившей с женщинами, когда замужние дамы опасливо жались к мужьям, а девчонки-соплячки безбоязненно разгуливали в сумерках, смысл выбора между сидением на балконе, вышагиванием по улице и поливанием сада...

Они сел и в автобус.

Куда и откуда ехали их попутчики? Хотя бы тот парень с девушкой, стройной, светловолосой, красивой... Они ехали не домой, иначе у них было бы другое выражение лица. Скоро кончится лето. И им куда-то придется ехать осенью, придется куда-то попасть, чтобы не ехать вечно в ночи...

Тогда, много дней назад, он так же чувствовал ночь. Дни сливались в  поток до предела растянутой полярной темноты. И словно обожгло его воспоминание о той девушке, той, так и не познанной им. Что с ней стало? Ведь он так и не видел ее с того вечера, когда она просила денег. Ее просьба дать денег жгла до сих пор. И ведь не имел он их, но как будто бы и имел и не дал... Что-то не так сделал.

Говорят, очень часто один неправильный поступок окрашивает всю жизнь.

Но почему люди столь безжалостны, что вспоминают только этот поступок? Не хотят ли они показать, что вся череда дней  и ночей, заполненная познанием жизни ощупью, была у тебя лишь притворством? Как не хватает нам всем доброты.

Кто-то подметил интересную вещь: в отношениях с окружающими мы близки и приветливы с незнакомцами и отвратительно отстранены от близких. Чем роднее тебе человек, тем больнее ты обидишь его.

Смутная и эгоистичная надежда на вечное прощение?

Николаев толкнул Астрова в бок - пора выходить.

В полумраке улицы совсем не было заметно, что осень уже вступала в свои права. Фонари лили белый, чуть желтоватый свет на асфальт, краски листвы расплывались в воздухе.

Навстречу попадались веселые парочки, мрачноватые компании накачанных юнцов, одиночки...

- Малолетки одни, - брезгливо сказал Астров, подразумевая девушек.

- Да, взрослые по кабакам сидят в это время, - ответил Николаев.

- А раньше здесь гуляли.

- Естественно. С чего еще начинать красивую жизнь!

Астров пристально разглядывал встречных девиц лет четырнадцати-пятнадцати. Те сначала без особого внимания пробегали взглядом по его неброской одежде, смотрели в лицо и в смущении отворачивались потом. Бывало, что некоторые выдерживали взгляд Астров.

"Догадываются ли они?"

Астров негромко мурлыкал запомнившуюся мелодию, засунув руки в карманы брюк. Снова рождалась игра. Перевоплощение предстояло более близкое и острое, чем раньше, и он уже примерял его к себе. Николаев потускнел. Чей-то голос шептал на ухо Астрову, как ему действовать дальше.

Он испытывал небывалую отрешенность ото всего, оказавшись между двух миров. Перестал быть прежним, но, испугавшись, не подходил к будущему - престижным машинам, доступным женщинам. Он весело окидывал взглядом встречных, будучи выше их.

Давно ли он брел по проспекту с болью и надеждою избавления в душе... Давно...

Что-то надломилось в нем с той поры.

 

XVI

 

Наташа Потугина устроила литературной группе гастроли. Она отдыхала на турбазе, совсем рядом с городской чертой, и сумела так хорошо разрекламировать себя и друзей-поэтов, что директор пригласил всю группу выступить, пообещав бесплатный ужин и место для ночлега.

Наташа отправила с турбазы письмо в город, и через день "Пирамида" бурлила. Как ни странно - ехать хотели не все!

- Где ваш бравый поэтический дух? - взывал к тем Астров.

- Дела... - пожимали плечами в ответ.

Однако решили выступить.

На следующий день Аренсон стоял на площадке перед автовокзалом и высматривал друзей. Он оделся во все белое; с черной бородой казался оригинальным маяком.

Первой он заметил Марианну, шедшую со стороны троллейбусной остановки. Старательная девушка, она в меру поторопилась.

- Мари, Вы первая, - сказал Аренсон.

- А что, еще никого нет? - нежно подняла брови девушка. Легкая краска негодования появилась на ее щеках, но затем девушка рассмеялась, заявив, что настоящие поэты должны быть рассеянными и опаздывать всюду.

Из здания автовокзала вышел Самир.

Он теперь жил неподалеку и уже вдоволь нанюхался дыма от автобусов. Он показал на пятиэтажный дом в стаааа метраах. Форточку удавалось открыть только ночью, иначе Самир начинал задыхаться.

- Да и моторное рычание напрочь прогоняет вдохновение. Наверное, и отсюда перееду.

Подошли Астров, Ярослав, Таня.

- Наверное, можно ехать? - спросил Аренсон. Он окончательно стал лидером группы.

Турбаза располагалась в красивейшей местности, рядом со спокойной неширокой рекой; на другом берегу реки виднелся заросший парк на склоне высокого холма, разрушившиеся ступени парадной лестницы поднимались к стоявшему на холме графскому замку, его красно-белые стены виднелись в просветах листвы.

- Вот бы где выступить! - показал рукою на замок Астров.

Наташа Потугина уже ждала их. Подошла и директор турбазы, Аделаида Васильевна. Быстро уточнили время выступления, а потом "пирамидовцы" разбрелись кто куда.

Астров медленно пошел по центральной аллее, снова вспоминая те стихотворения, которые намеревался прочитать на поэтическом вечере, мысленно репетируя их звучание.

Он бормотал строчки и не заметил как добрался до проволочной изгороди. Тогда он повернул вправо и направился по еле заметной тропинке к реке. Страсть исследователя овладела им.

Несколько минут он просидел у воды, глядя на то, как едва заметные волны чуть слышно плещут на береговой песок - узкую темно-желтую полоску в метр шириной между водой и травянистым берегом.

До выступления еще оставалось время и он прошел по берегу за территорию турбазы, к небольшому перелеску. Запах близкой реки и аромат луговых трав будили неясные воспоминания.

"Это дань моде или мое искреннее восхищение? - спросил себя Астров. - Что заставляет меня, городского человека, у которого нет никаких родственников в деревне, бродить по этим лугам и пытаться обнять весь мир. Не жарить шашлык и не пить вино, но просто бродить по траве..."

Он заметил одинокий дом, стоявший у кромки леса. Как странно: его как будто не было - и он появился! Попытался представить себе жизнь в том домике. "Э, брат, - сказал самому себе, - одиночество тебя привлекает, а не жизнь в лесном домике..." Так неожиданны были эти мысли, что он в нетерпении шагнул вперед, пронося ногу через хитросплетение трав.

И увидел Ярослава, стоявшего в тридцати шагах от него, за большим кустом шиповника.

Слегка обидно стало от того, что кто-то еще мог выйти на этот луг, и так же смотреть вдаль, и чувствовать, может быть, то же.

Астров не стал окликать друга, тихо пошел прочь, стараясь держаться так, чтобы шиповник скрывал его от Ярослава. Хотелось слышать, но не хотелось говорить.

Выступление прошло великолепно.

После чтения люди подходили и просили рассказать о себе, почитать еще. Ребята смотрели в живые, заинтересованные лица, чувствовали неподдельный интерес к своей поэзии. Одна женщина представилась преподавателем из педагогического института и попросила выступить у них, в каком-то поэтическом клубе... Но Аренсон в тот момент куда-то убежал, а остальные до того привыкли надеяться на своего лидера, что не могли самостоятельно договориться, и отправили эту женщину на поиски Аренсона. Ему идея понравилась мало, и он пообещал выступить очень неохотно и уклончиво.

Это была самая большая аудитория, слушавшая "Пирамиду", самый большой успех ее. "Пирамидовцев" поставили выше московских поэтов, в чем сами "пирамидовцы" никогда не сомневались.

Астрову в ту ночь снились удивительные сны. Снилось ему, как он идет по бесконечным коридорам корпуса, в котором они спали, минует множество поворотов, но всегда видит впереди неживой свет ламп. И вот ему удается достичь выхода, он ступает на крыльцо, ночной воздух пьянит его, и он неожиданно проваливается по пояс в холодную траву. Он словно Травяной Король, повелевает движением травы, и та несет его вперед, сам же он не делает ни шага. И уже не ночь - время сдвинулось вспять. Закат солнца; он стоит на лугу рядом с широкой липовой аллеей. Солнечные лучи ярко-красным, чуть оранжевым даже потоком пробиваются сквозь уродливые ветки, деревья отбрасывают едва различимую гигантскую тень. И мимо него по аллее мчится упряжка лошадей. Их стремительный бег, растянутый во времени. Стоят только деревья, он же сам движется вместе с лошадьми и никак не может зафиксировать в мысли нечто важное: прозрение, несущихся лошадей, заходящее-зашедшее солнце, он существует, чувствует, ему не хватает именно этой тройки, но именно ее никогда и не будет...

Наутро Саша поднялся с постели с больной головой и не дожидаясь остальных уехал назад в город.

Благодарные же слушатели устроили группе триумфальный отъезд.

 

XVII

 

Как темная река, струится время,

Проистекая из первоистока,

Который именуют вечным завтра.

М. де Унамуно.

 

Движение по сочной темно-зеленой траве, непременно чуть поднимаясь, раздвигая тонкие и гибкие ветки невысоких кустов и деревьев. Где-то справа течет река,  неширокий лесной поток между обрывистых травянистых берегов и зеленых зарослей.

Возможно выбрать совсем другую реку. Та река будет спокойной, широкой, с голубыми водами, с желтыми песчаными берегами. Солнце спокойно будет освещать эту прекрасную местность. Но что за диво? Взгляд скользит по голубой реке, вверх, против течения, к истокам, и упирается в темную живую стену - лес.

 

Исходом поездки стало твердое решение  найти Веру. Оно было обманчиво просто . Саша внушил себе, что сможет многое изменить в своей жизни, если вновь увидит ее. Он и сам не мог ясно сказать - для чего нужна эта встреча. Оправдаться за прошлое он не мог и знал, что не следует делать этого: все наши благородные помыслы ничего не значат на фоне единственных неудачных поступков, связанных с любимым человеком. Таак см себе человек расставляет ловушку. Момент боли становится неожиданным для обоих.

Но все же хотелось вновь увидеть ее, понять запоздалое...

Где Саша хотел найти ее? Он ведь не знал ни привычек ее, ни знакомств и мог лишь смутно догадываться, где начинать свои поиски. С их расставания минуло больше года, начиналась уже вторая весна. Единственное, что он мог сделать - погрузиться в ночную жизнь города, чтобы там отыскать или ее или знакомых этой девушки.

Он мог только догадываться, какими событиями была наполнена жизнь Веры после их расставания. Ушла ли она на темную сторону луны или совсем уехала из города... Астров надеялся...

Он никому не сказал о своей тайной цели, это было его делом, и он придавал всему почти мистический смысл. Он внезапно вспомнил, что Вера говорила о своих предках-колдунах. Вполне вероятно, что и сама она обладала магической силой. Астров не собирался противоборствовать колдовству - он верил в свою силу, в возможность противостоять ему -, но хотел испросить прощения себе за все зло, возможно, пережитое девушкой по его вине.

Это желание захватило его целиком. Он вновь оказался во власти переживаний, связанных с загадочной девушкой, с бесплодными пока попытками отыскать ее следы. Он любил вспоминать, потому что давно научился со всей полнотой запоминать жизнь фотографически. События сплетались в изящный орнамент, между ними существовало множество цветовых, звуковых, временных ассоциаций. Как-то Саша решил почитать Марселя Пруста, его "По направлению к Свану". Он поразился богатейшему миру ощущений автора, изолированного в тесных комнатах своего дома! Пруст вынужден был отгородиться ото всех, но они - сильные и здоровые! - могли погрузиться безбоязненно в бурный поток событий, встреч, знакомств, прощаний, в неостановимое течение Любви к жизни... Делали ли они это?

Никто из друзей не замечал перемен в Астрове. Он отгородился стеночкой, совсем, как она, и радовался своему укрытию. Второй человек, живший в нем, в то время записал в дневнике:

"Осень - это вдохновение. Не только вдохновение поэта, но и вдохновение (die Eingebung) человека. Чувство осени всегда приходит неожиданно и странно. Весна - воскресение сердца, осень - воскрешение души, очищение ее. Необходимо понять это".

Однажды Астрову пришло в голову преинтереснейшее соображение. Если никто не знает о его внутреннем мире, то знает ли он сам, как живут -  день за днем - его друзья!?  Мудрено ли часто допускать бестактность или думать чушь, приписывая людям несуществующие, усредненные мысли?

Но все-таки приходили новые дни и мрачные мысли исчезали. Весна не позволяла грустить.

Стояла неповторимая раннемартовская погода в городе, когда под ногами сквозь истончившийся бедный снег морозно проступала вода, прозрачная, с черными точками; по черным веткам деревьев скатывались капельки - прямо к тоненьким сосулькам, уже не звеневшим по утрам; на пространствах скверов и парков темно проступали асфальтовые дорожки, а филармония радостно сияла влажными голубыми стенами. Пронзительно кричали птицы в голых ветвях, пронзительно после долгой зимы.

Жизнь просыпалась.

До Астрова дошло известие, что Ярослав познакомился с отцом Василием и прислуживает в церкви.

- Совсем не ожидал! - Астрова поразила случайность этого известия.

- Да я его не сразу и узнал, - сказал Самир, вестник.

- А когда он там бывает? - спросил Астров, как будто речь шла о театре.

- Где?

- В церкви.

- Не знаю.

- Я хотел бы его повидать. Он куда-то пропал в последнее время.

Да и "Пирамида" собиралась редко.

Ярослав сделал решительный шаг.

Астров попытался вспомнить такие шаги из  своей жизни и жизни других. Он видел однажды, как плакала девчонка, оставшись наедине с любимым парнем. Парень растерянно гладил ладонями ее лицо, пытался заглянуть в глаза. А она плакала, и он не понимал, отчего эти слезы. Детство, юность - ушли в прошлое девчонки, начиналось чувство, жизнь-с-людьми.

Астров вспомнил себя в больнице, тот момент, когда он уходил из нее, выписавшись. В столе справок вызвал такси и отправился домой, разговаривая по дороге с веселым румяным водителем. Дома понял, что то - в прошлом, а с этого дня - все в будущем.

Он никогда, собственно, и не представлял Ярослава вне православия. Астров видел, как его друг ищет смысл существования в буддизме, в великой книге "Бхагаватгите".., но интуитивно всегда воспринимал Ярослава как одного из потомков православных русичей.

Астров перестал появляться в университете, ему хватало встреч вне его стен. Однажды он встретил одноклассника, отслужившего в армии два года. Он помнил его худеньким мальчиком, с гладкими светлыми волосами, а теперь не узнал его, лишь  догадался, что перед ним тот мальчик, потому что шедший рядом Николаев весело заорал:

- А, привет, Серега!

Тот радостно улыбнулся, протянул широкую рабочую ладонь и басом проговорил:

- Здорово. Как жизнь?

И Астров рассмеялся про себя, вспомнив, как  бывший мальчик ставил в школе силки на щеглов. В той жизни.

Поиски девушки он начал с помощью Николаева. Почитатель произведений Астрова о Гамлете с интересом отнесся к идее друга. Он и сам хотел ввести Астрова в ночной, темный мир городской жизни, чисто по-дружески. Николаев уже обладал опытом. Один знакомый Николаева учился в политехническом институте и интересовался только компьютерами. После нескольких разгульных вечеринок компьютерщик признался, что отныне без баб и водки жизнь его будет скучна.

Астров ничуть не походил на компьютерщика, и Николаев не заблуждался на его счет. Астров частенько удивлял даже Николаева своими циничными суждениями о жизни. "И это в духе Гамлета?" - гадал Николаев.

Он не знал об истинной цели друга. Поиск Веры был для Астрова глубокой, великой тайной. С этим предстояло справиться в одиночку. Или не справиться. Вера второй раз вошла в его жизнь, и что-то должно было произойти.

Гораций, ведущий Данте и не знающий о его мыслях!

Астров вспомнил вечер, когда, прогуливаясь по улице, он встретил Николаева. Тот поднимался откуда-то снизу, от реки.

- Я тут с бабой одной познакомился, - сказал он вместо приветствия. - Учительница.

- И что? - улыбнулся Астров.

- Дома ее не оказалось. Где-то ходит.

- А кто дверь открывал?

- Мать, наверное. Я вот думаю: не специально ли она так сделала, чтобы мать меня оценила, а потом сказала свое мнение ей. Она уж и так, и эдак уговаривала меня зайти к ней сегодня. Зашел - а ее якобы нет дома!

- Может быть, и правда где-то ходит.

- Ладно, пойду, дела дома есть.

И они разошлись.

Астров еще погулял по улицам . В траве, в ветвях прятался сырой холодок. Скоро начнут набухать и распускаться почки.

Дома Астров, не снимая куртки, стал у открытого окна. Он улыбался, позволив мыслям течь плавно, безостановочно, весь захваченный предстоящим действием и мечтой.

 

 

 

продолжение следует