Любовь в Датском королевстве

часть  вторая

 

 

 

XVIII

 

Превращение в жизни Ярослава казалось тем более удивительным его друзьям, что оно стало неожиданно естественным для него самого. Он все так же мягко улыбался, отвечая на вопросы о житье-бытье. "Пирамидовцы", впрочем, были людьми не особенно любопытными и как-то свыклись с особым положением Ярослава в литературной группе - отстраненным, взыскательным, ищущим. Группу больше занимал Самир с его приключениями, Самир, который приводил на репетиции поэзоконцертов группы все новых приятельниц, Самир, мечтавший поступить в Литературный институт и уже два раза проваливавшийся на экзаменах туда.

Ярослав же не считал свой выбор пути особенным, поэтому скупо и неохотно говорил о нем.

Он познакомился со священником дома у Ани. Отец Василий был давним знакомым ее семьи, частенько заходил в гости, но он и Ярослав по странному стечению обстоятельств долго не видели друг друга. Более того, отец Василий был крестным девушки.

Ярослав не считал себя верующим. Мать крестила его, когда он ничего не говорил, не ходил и являл собою лишь розовое существо с несколько осмысленными глазками. Ярослав пытался вспомнить, что он испытывал, когда его погружали в купель: прикосновение к воде, быстрое и осторожное проникновение в знакомую и незнакомую среду, свой младенческий крик (а был ли он?) - и так далее, по порядку.

Он что-то хотел понять, вспоминая первое в жизни знакомство с обрядом. Воины Владимира и сам князь были неизмеримо счастливее, крестившись в зрелом возрасте. Их прекрасный переход от деревянных идолов, от природнородственных капищ в лоно великой реки, текущей по-прежнему среди земель знакомого мира в лесных и полевых берегах, стал особенным приходом к особенному.

Отец Василий был статным мужчиной средних лет, с умными живыми глазами и великолепной русой бородой. Говорил он неторопливо и внушительно. Впервые с ним Ярослав встретился за ужином в доме девушки.

Он сидел в ее комнате, когда в дверь позвонили и Аня пошла открывать. Послышался чей-то незнакомый баритон, шум шагов, радостные восклицания стариков, наконец, Аня вернулась.

- Кто это? - спросил Ярослав.

- Гость. Хороший, добрый гость, - весело отвечала Аня. - Ты его не знаешь еще, но сегодня я познакомлю вас.

- Когда?

- Ты ведь поужинаешь у нас, правда? И отец Василий тоже будет.

- Он священник?

- Да, священник, а ты думал что?

- Не знаю, не предполагал.

Ярослав оправил свитер.

- Я в детстве знал одного дядьку, певшего в церковном хоре. Не так, чтобы хорошо знал.., он недалеко жил. Пел и нигде не работал, шапки из собак шил на заказ.

- Фу, как он мог! - сказала Аня. Время до ужина пролетело незаметно.

Аня представила их друг другу. Ярослав испытал смущение, когда отец Василий трижды лобызался с ним, так непривычна была эта форма приветствия.

Бабушка рассадила гостей по местам.

Отец Василий, или Василий Платонович, каак его звала бабушка, ел с аппетитом знакомую стряпню. Ярослав весь обратился в слух, стараясь вникнуть в разговор; ему как человеку, не долго знакомому с этим обществом, было трудно принимать участие в беседе.

Но Ярослав не испытывал никакого стеснения от общения с Василием Платоновичем. Верующие люди стойки в убеждениях и даже несколько агрессивны, когда заговаривают о вере. Отец Василий не старался убеждать. В нем виден был не только пастырь, но и простой человек. Ярославу было легко и спокойно, постепенно многое в разговоре стало ясным.

Другие поэты из их "Пирамиды" уже сталкивались со служителями веры. На факультет, где учился Астров, например, каждый четверг приходил отец Федор. Он рассказывал об истории православия, о его сущности, просто беседовал со студентами. Слушателей у него бывало не много, но и не мало. Астров заходил к нему на занятия.

Появлялся в такие четверги и Аренсон, с независимым и мрачным видом взиравший на филологов. В его улыбке, открывавшей желтые зубы посреди черной бороды, появилось в последние месяцы что-то незнакомое. Ярослав знал, что Аренсон в свободное время изучает иврит и ходит на специальные курсы.

Марианна в стихотворениях тоже с головой погрузилась в христианскую тематику. Было ли это модой, которая вдруг стала убеждением? Совсем недавно праздновали тысячелетие крещения Руси.

Заговорили о поэзии. Отец Василий, вероятно, знал, что Ярослав сочиняет стихи.

Ярослав же хотел поделиться новостью. Он выдержал паузу, подготавливая собеседников.

- У нас выходит в свет печатный сборник.

- Настоящая книга? - спросил отец Василий.

Молодые поэты уже заочно нравились ему.

Выяснилось, что отец Василий был на том концерте авангардной музыки, на который явились все "пирамидовцы". Авангард был непривычен в спокойно-провинциальной городской жизни.

- Не хотите ли послушать одно стихотворение? - спросил у всех Ярослав.

 

В этом обвале

звуков и линий

невыносимо

чувствовать время,

время проходит

нитью незримой,

все пролетает,

невозвратимо.

 

Стены, колонны,

песчинки и камни,

люди - как куклы,

изломаны ветром.

Платье разорвано,

В стонах и муках

Светлой печалью

рассыпана осень.

Духом пронизано

наше созданье,

голос рояля,

как птица, взлетает

в небо, и в небе

трепещет, и песней

звонкой, хрустальной

зовет наши души.

 

Ярослав прочитал композицию на одном дыхании, чуть отрешившись ото всего. Стихотворение написала Марианна. Только она узнала перелив музыки в слова и записала их. Очень ошибался Астров, когда говорил полупрезрительно, что это - мода, дань моде.

- Это написали Вы..?

- Одна девушка из нашей "Пирамиды". Схватила вдруг карандаш и стала быстро-быстро черкать в блокнотике. Даже головы ни разу не подняла. Она назвала это так: "Славьте имя Господне". Потом еще написала "Полифоническую игру".

- Девушка талантлива, если так чувствует музыку, - сказал отец Василий, - но я бы не утверждал, что тут славится имя Господне.

- Почему?

- Стихотворение, бесспорно, красиво... И только. В нем есть любование своими чувствами, но нет Бога.

Так ли ошибался Астров?

- Мы и не знаем, кто у нас более талантлив! - сказал Ярослав. - Каждый не о себе, но о другом говорит как о гении.

Аренсон считал Ярослава талантливым поэтом; Астров, по настроению, Аренсона или Самира; Самир с уважением говорил о Ефремове... В "Пирамиде" все удивительно нуждались друг в друге, черпали из общего родника и оставались своеобразными до конца.

- Другое дело, - произнес Василий Платонович, - что человек, написавший это стихотворение, открыл в себе великое богатство миров. Эта девушка будет счастлива, если не заглушит такой голос. Автор музыки сумел выразить ощущение близости Господней, ей еще предстоит радость Его открытия.

"Он поэт в душе", - подумал Ярослав.

- А Вы часто замечаете рождение такого чувства в людях? - спросил Ярослав у отца Василия.

- Нечасто, к сожалению, потому и замечаю. "Храните себя от идолов!" - сказал Ярослав, вдруг вспомнив строчку из послания Иоанна Богослова.

- И впереди еще - "дети".

- Как?

- "Дети! храните себя от идолов". Не стесняйтесь назваться детьми Господними.

Аня подумала о призыве к детям быть осторожными на дорогах. Может быть, поэтому Ярослав сократил цитату?

- А как же обычай поклоняться святыням? Ведь и мусульмане, и христиане, и иудеи поклоняются, в Мекке там, или в Иерусалиме... - спросила бабушка.

Василий Платонович ответил цитатой из Григория Нисского:

- "Да и что больше получит тот, кто побывает в этих местах, точно Господь доселе телесно обитает в них, а от нас удалился или будто Дух Святый обилует среди иерусалимлян, а к нам не может прийти... Переменна места не приближает к Богу"

После некоторого молчания  Василий Платонович добавил:

- Но я хотел бы прикоснуться к Святой земле. Прикоснуться и вспомнить все...

 

- А в тебе есть что-то такое, - сказала Аня через неделю после того разговора за ужином.

Ярослав вопросительно поднял брови.

- Ты разговаривал с отцом Василием и не робел. Словно специально готовился.

- Я не готовился.

- Но ничуть не смущался и не путался.

Аня всплеснула руками, как бы вспомнив.

- Я забыла тебе сказать! Мне следовало сразу передать похвальные слова в твой адрес... Очень хорошая похвала.

- От кого? - спросил Ярослав, сам уже догадываясь.

- От отца Василия! Он заинтересовался тобою. Лестно отзывался...

- Когда?

- Чуть позже, после того, как ты ушел. И на следующий день вспоминал, тебя не было тогда.

- Я самый обычный, - сказал Ярослав.

- А вот что-то он разглядел в тебе, - довольно зажмурилась девушка. - Он редко ошибается.

- А что именно, не сказал?

- Промолчал тактично.

- Аз есмь человек особенный, - сказал Ярослав, вставая со стула. - В доказательство предлагаю тебе погулять по весеннему лесу. Я думаю, что снег на дорожках еще не растаял и мы не утонем в холодной грязи. Кажется, сегодня ночью подмораживало?

Ярослав не придал значения тому, что произнесенные слова остаются жить вечно в мире.

Все вещи оставляют что-нибудь после себя: след в материальном мире, окружающем нас, или непонятное воспоминание, не исчезающее и через много, много лет. Слова остались в дальних уголках памяти, не будучи замеченными.

Честный и простой, Ярослав ожидал чуда от новой весны. С сердцем, готовым открыться поразительному и прекрасному, он каждый день проходил по залитым солнцем улицам, перешагивая через говорливые ручейки, встречал добрых знакомых и друзей.

Он сказал Астрову, встретив того в центре города:

- Через три месяца мы будем наслаждаться днями середины лета, летними теплыми вечерами, но мне бы хотелось уже сейчас познать все это как бы начало будущего.

- Ты влюблен, - просто констатировал Астров и пожал плечами. - Вот у тебя в голове и путается все.

- Наверное. Надо брать из окружающего любовь.

- А дарить?

- И дарить!

- А если не будет получаться?

- Будет.

И Астров тоже задумался, упав в безграничные просторы этих дней марта. Дарил ли Гамлет, его любимый принц, любовь?

Трагедия Принца Датского была заново прочитана Сашей.

"О мысль моя, отныне будь в крови. Живи грозой иль вовсе не живи".

Что подарил он Офелии? Не парадокс ли: счастье сойти с ума из-за принца, чужого, но не из-за отца, из-за брата... Подарок величайшей жертвенной любви.

Я любил

Офелию, и сорок тысяч братьев

И вся любовь их - не чета моей.

Величайший подарок принца, странный в совмещении высших проявлений жизни и смерти.

- Ты очень необычно читаешь Шекспира, - признался Ярослав.

- Почему?

- Знаешь, после первой твоей интерпретации забываешь об авторе.

- О, я не хочу присваивать его заслуги! "Гамлет" - достаточно велик и без меня.

- После твоих интерпретаций многие понимают, что Гамлет, или же кто-то другой, в их крови. Они включаются в трагедию и включают ее в себя.

- Это опасно?

- Нет, не думаю.

Ярослав хотел добавить, что это может быть опасным для самого Саши, потому что не все выразишь на бумаге, остаток затаится в тебе самом, - но не добавил, побоявшись нелепости замечания.

- Мой друг живет по особенным законам, - сказал Ярослав Ане, когда поведал ей о новой главе в произведении Астрова. - Он ведет себя, как все, не выделяется ничем, но мне все время кажется, что он смотрит на мир иначе, не так, как мы.

- Это так заметно? - удивилась Аня. Она редко видела Астрова.

- Если поближе с ним познакомиться, то станет заметно. Он отчаянно хочет показать свою необычность, хочет признания, но ничего не делает для этого.

Аня покачала головой.

- Вот если ты сам проявишь инициативу, то поймешь, что Саша - очень необычный человек.

Ярослав часто прогуливался с девушкой по набережным, от моста к мосту. Она приходила к нему домой, он читал ей новые стихотворения, затем они шли гулять, спускаясь вниз, к реке, по извилистым улицам частных кварталов. Ярославу было приятно знать, что скоро эти улицы оденутся в прекрасные зеленые одежды.

Прогулки превратились в необходимый ритуал. Он с неподдельным интересом разговаривал с девушкой, находя в ней собеседника умного, тактичного, способного поддержать любую тему.

Город снизу, от реки, выглядел перевоплотившимся. Маленькие домики сбегали по склонам, меж ними чистым голубым цветом радовали глаз церкви. И уж совсем далеко, наверху, виднелись крыши весенних многоэтажных домов - иного жизненного пространства, из которого Ярослав и Аня убегали.

Ярослав устроился работать на завод вместе с Самир. Самир в третий раз решил поступать в Литинститут. В ожидании блестящего будущего Самир подрабатывал контролером ОТК.

"Пирамидовцы" поддерживали его решение.

- Чем ты хуже тех, кто там учится? - спросил Аренсон. - Давай! Дерзай!

- Я слышал, что в Литературный институт не принимают с высшим гуманитарным образованием, - сказал Астров.

- Да, - ответил Самир.

- Почему? - спросила Марианна.

- Дисциплины, которые там изучаются, уже знакомы такому человеку. Литература, например...

- Жаль, что нам не поступить туда.

- А зачем? - удивился Астров. Он не разделял упрямства Самира.

Аренсон вступился.

- Москва! Понимаешь, это не наша провинция... В столице больше шансов, возможностей. Можно найти влиятельных единомышленников, завязать полезные знакомства...

- Игра, - поморщился Астров.

- Я и не собирался задерживаться в этом городе, - подал голос Самир. - Так уж обстоятельства сложились. Великие поэты должны ехать в столицу.

- Разумно. Известность в столице - это известность везде, - сказал Аренсон.

Астров все равно оставался приверженцем классического образования. Что Самиру в диплом запишут после окончания института? Слово "поэт"? Это слово хорошо смотрится на визитной карточке, а вот в сочетании с дипломом - это глупость. Нельзя научить писать стихи. Или можно - но всех одинаково.

Самир читал новые стихотворения. Они были очень хороши. Прежние погрешности в грамматике русского языка превратились в оригинальные достоинства. Самир еще помнил разговор с Астровым в Зимнем саду на вернисаже, когда Астров упрекал его в полнейшем несоблюдении норм литературной речи. Самир учился - и достиг цели.

Прошло уже два года существования литературной группы. Группа стала известной. Даже декан филологов упомянул о "Пирамиде" в сборнике статей, посвященных современной литературе.

Но Ярослав видел, что время жизни группы подходит к концу.

- Мы изменились, - просто сказал он Аренсону.

Аренсон и Ярослав стояли у окна актового зала областной библиотеки; Самир готовился читать со сцены рассказ в стиле Даниила Хармса, остальные "пирамидовцы" разбрелись по залу.

- Развалимся скоро, - просто ответил Аренсон, показав желтые зубы.

Ярослав подумал, что неслучайно Аренсон, лидер группы, уже давно махнул на все рукою и все чаще стал появляться в другом литературном обществе, а также все большее внимание уделять всякого рода коммерческим проектам.

Астров тоже подметил стремление их лидера выломить себя из общего корпуса группы, обособиться для дальнейшего продвижения в жизни. Ничего не скажешь, разумное желание. Нельзя жертвовать карьерой из-за глупого чувства коллективизма.

Издать сборник стихотворений предложил Астров.

- Бердяев свою первую книжку напечатал малюсеньким тиражом, чуть ли не двести экземпляров. Эта книга потом стала раритетом.

- И ты хочешь..?

- Я хочу собрать наши стихотворения в сборник. Через несколько десятков лет он станет редкостью. Кто-нибудь из нас обязательно будет известен как поэт. Люди задумаются о его раннем творчестве. А тут - на тебе, сборник!

- Нужно выбрать хорошие стихи.

- Сделаем!

Идея всем понравилась.

Потом собрали деньги, и напечатали книжечку в одной из районных типографий.

Будущее представлялось светлым и радостным. И все же Ярослав чего-то опасался. Слишком часто ему приходилось разочаровываться.

 

 

            продолжение следует