Любовь в Датском королевстве

часть  вторая

 

 

 

 

XXIII

 

...одни созвездия вещей

не знали о других.

 

                      С. Витьер.

 

Как часто бывает после больших, долгих праздников, все разошлись, разбежались по своим квартирам, делам, обстоятельствам...

На следующий день после праздника весеннее солнце засияло радостно, небо очистилось до нежной, прозрачной голубизны - пришла весна. Сквер возле университета проснулся от спячки, по его дорожкам веселее застучали каблучки девушек, на деревьях появились трогательные почки. С каким-то упоением Астров ощущал себя студентом. Новая жизнь проснулась в мире, с новыми впечатлениями, событиями, лицами, домами... Так прекрасно было жить! Астров не искал смыла событий, не мучил себя бесплодными размышлениями, не вгонял себя в черную тоску из-за огорчений, неизбежных у каждого человека.

Он теперь радовался всем, каждому встреченному человеку. И с ним было легко и спокойно. Еще было у него два или три дела, которые требовали завершения, потом его ждало полное освобождение, он знал это.

Ребята с родного факультета стали ближе и понятнее ему. Душа его потеряла чувство полета, никому не нужное в мире, кроме художников, взамен пришло понимание, спокойствие. Никогда еще ему так легко не жилось, потому что в эти дни он научился находить радость во всем.

С Наташей они больше не говорили о любви. В такую великолепную весну не стоило этого делать. Не всегда любовь в радость. Никогда она не бывает чистой радостью. Святость чувства приходит в страдании. Астров не хотел больше боли, и особенно боли во имя любви. Он искусно пользовался тем опытом, который накопился у него в общении с женщинами, для создания видимости глубоких чувств. Поэтому, несмотря на огорчения в прошлом, он был благодарен этим огорчениям, без них он бы так и делал старые ошибки. Теперь же только одна мысль изредка занимала его: подозревает ли Наташа о его подобной опытности? Ведь в сущности так бывает у большинства пар. Высокие чувства хороши в намереньях, в действительности же оба только смотрят на маленькие житейские впечатления, сиюминутные сценки-переживания: из них складывается картина глубокой любви.

- Высокие чувства надо оставить при себе! - сказал Пьер, с которым Астров упорно общался, чего-то ожидая. Пьера же забавляло это общение, и он действительно частенько "раскрывался". В разговорах с ним Астров испытывал смешанное чувство неуверенности и все-таки огромной любви к окружающему миру.

- Ты много ошибался? - спросил Пьер его однажды.

- В чем?

- В общении с девушками.

Оставалось лишь кивнуть утвердительно.

- Признаться, я не очень хорошо понимаю их.

- Это уже что-то, - засмеялся Пьер. - Как сказал мудрец? "Я знаю, что ничего не знаю"? Так, кажется?

- Так. Но разве мы ничего не знаем?

- О, не обольщайся! Эти сложные существа составлены из двух понятных половинок. Первая жаждет романтики - цветов, воздыханий под луною, все это в ущерб любому здравому смыслу; вторая - безошибочно бьет в цель, бьет тебя по обнаруженным у тебя слабым местам, в ущерб романтике и в пользу своей реальности. И чем умнее женщина (иначе - чем она опытнее), тем больше слабых мест в тебе она замечает. И тем меньше - ты в ней. Парадоксальные ситуации.

Астров не согласился:

- Ты говорил о двух половинках, так значит ты все понимаешь. В чем же сложность?

- Я никогда не знаю, какая половинка в данный момент работает. И не знаю, что будет дальше.

Астров тоже не знал этого. Пока его близость с Наташей ничем не была омрачена. Они весело прогуливали лекции, ходили в кино, кафе, театры, гуляли по светлому городу. Астров хорошо помнил их первую совместную прогулку. С лекции ушла добрая половина курса (она и в самом деле была скучна) - кто в модное кафе, недавно открывшееся на проспекте, кто домой...

В кинотеатрах уже неделю крутили французский фильм. Астров предложил посмотреть эту забавную комедию, и Наташа согласилась. В кассе она предпочла заплатить за свой билет. Астров сделал удивленное выражение лица, отвел было ее руку в сторону, но девушка настояла и вручила ему деньги.

- Билеты дорогие, и я не хочу, чтобы ты тратил много денег, - сказала она.

Этот случай потянул за собою множество других. В кафе Астров не позволял ей даже заикаться о деньгах, но в кино и на выставки они ходили вместе-порознь. В конце концов это даже забавлять стало Астрова. Он нашел объяснение тому, что происходило. В Германии это называли "гамбургским счетом". Неплохо, в общем...

Астров сумел заставить себя смириться с требованиями реальной жизни. Пьер говорил о "жизненном цинизме".

- Что значит стать циником? - спросил тогда Астров. В те минуты он как-то особенно ненавидел Пьера и готов был даже затеять драку, покатиться по полу, рвать своего противника, даже убить его...

- Тебе это так интересно? - спросил в ответ Пьер, уловив что-то нехорошее в состоянии собеседника.

- Да так, легко сказать о цинизме, но как в реальности прийти к тому? Что для этого нужно сделать?

- Протрезветь, - жестко сказал Пьер, и глаза у него сузились, как у большого кота, готового к драке. - Ты ведь знаешь, какие ощущения испытывает человек, просыпаясь после вчерашнего застолья. Неприбранный стол, комнаты, мебель в полном беспорядке, в памяти всплывают нелепые слова и жесты... И обязательно - чувство усталости от вчерашнего.

- Похмелье.

- Именно!

- Бывает еще чувство надежды и обновления...

- Так тебя и учить не нужно! Ты сам к тому подошел, что в один из дней необходимо новыми глазами посмотреть на свою подругу. Дойти до черты, за которой женщина обязательно начнет бить тебя по обнаруженным ею слабым местам, и - свернуть в сторону, на свою дорогу. Тогда из банального романтика ты превратишься в реалиста. Весь твой цинизм будет заключаться в одном: умении смотреть на свою подругу как на обычного человека, умении не делать из нее понапрасну богиню. С одними людьми ты учишься, с другими работаешь, - каждый своеобразен сам по себе, каждый может быть честным или же может обманывать тебя; так и твоя подруга - ты спишь с нею или хочешь переспать, она для тебя - вершина Святости, воплощение всего лучшего и близкого тебе на земле, но она может легко обмануть, использовать тебя много раз в своих интересах. Будь готов к этому и тогда сам сможешь использовать ее, не испытывая угрызений совести. Богинь не существует на свете.

- Но ведь надо верить, - неловко сказал Астров.

- Если ты не знаешь об обмане, это не значит, что обмана нет, - рассмеялся Пьер.

- Ох ты и скотина! - незлобиво уже произнес Астров.

Наташе он разумно ничего не говорил о Пьере и о всех событиях, связанных с Верой. Девушки частенько допытываются о прошлом своих парней, то ли для того, чтобы иметь предлог для упреков, то ли еще для чего-то. Наташа могла видеть сама ту любовь Астрова, и не вина Астрова была, если из-за давности событий она забыла обо всем. Он не напоминал, не желая будить спящего дракона. Даже богини не прощали других женщин.

Оба веселились в эту весну.

Они бродили по городу, словно неутомимые пилигримы, отыскивающие тайное и заповедное. В один из дней они зашли во Дворец пионеров, который так называли по старинке. Огромное здание возвышалось на холме над рекой. Наверху блестел шаровидный купол обсерватории, золотые лучи солнца отражались в нем и проливались на трепетные ветви деревьев, усыпанные нежно-зелеными почками, на подсыхавшие асфальтовые дорожки вокруг Дворца, на девчонок и мальчишек в ярких весенних куртках, бегущих по этим дорожкам...

Они обнаружили на склоне холма разрушенную каменную лестницу, когда-то там был живописный спуск к реке. Теперь на месте лестницы лежали груды серой штукатурки, красного кирпича и сухих веток. Здесь было хорошо фотографироваться и целоваться.

- Как странно, - сказал Саша, - сейчас во всем чувствуешь разлитую весеннюю свежесть, и только река имеет серо-зеленый цвет, а скоро она станет нежно-голубой, как небо, но уже небо потеряет эту краску. Природа не хочет полноты, словно бы в полноте чувств, ощущений скрывается излишество.

- Что ты говоришь? - удивилась девушка.

- Да это я так, - согласился Астров, - говорю, что в голову придет.

И они снова целовались. И гуляли по берегу. Песок, вернувшийся к жизни, движению после долгой зимы, приятно пересыпался под подошвами ботинок. Несмело звучали слабые волны прибоя. Река могучим, плотным существом стремилась к далекому морю.

Тогда и начали складываться строчки нового стихотворения; и ритм его родился в одно мгновение, как бы отпочковавшись от свежего дыхания деревьев, кустов, реки, воздуха, солнечного света...

 

Прислушиваясь к звукам

Далекой стороны,

 

Далекой стороны

Я пью чужое счастье,

Не чувствуя вины,

 

А в небе акварельном,

Дыхание тая,

Трепещет под капелью

Счастливица моя...

 

Небо было холстом, а строгие черные контуры деревьев - рамкой, если смотреть снизу.

Поздним вечером он записал стихотворение на аккуратном листе белой бумаги. Затем он встал из-за стола и подошел к окну, распахнул створки. Было еще очень холодно, но все же внутреннее тепло скрывалось в этом холоде. Астров глубоко вдохнул свежий воздух и снова вспомнил события ушедшего дня. Сколько же они бродили по городу! Ноги едва слышно давали почувствовать свою натруженность.

Вдруг, рассмеявшись, Астров достал карту города и с линейкою в руках принялся высчитывать пройденное расстояние. Сложил,  удивился. Вышло чуть более двадцати километров.

- Как соотнести километры дорог с объемом радости в отношениях?

- Я слышу голос не мальчика, но мужа, - сказал Николаев в ответ на соображение Астрова.

Астров слегка покраснел.

"А веду себя как мальчик, - подумал он. - Зачем я ищу ту девушку? Что я смогу найти в своем прошлом? Сколько времени оно живет во мне... "Ты что потерял, моя радость? - кричу я ему. А он отвечает: - Ах, если б я знал это сам!" Так вот и я."

Астров до глубины души изумился бы, знай он тот факт, что неделю назад Николаев бросил все дела, купил билет на самолет и помчался в Калининград, вслед за девушкой, в которую влюбился. Помчался, не зная ни адреса, ни фамилии ее; только то, что она - студентка университета и что зовут ее Нелли, было известно ему.

И Астров продолжал поиски. Он пока не узнал ничего интересного от Пьера, заняв позицию стороннего наблюдателя за событиями, они говорили о чем угодно, только не о девушке.

А с Наташей он зачастую и не знал, как себя вести. Было ли будущее в их отношениях? Он не раз задавал себе этот вопрос и отвечал на него другим вопросом: а не довольно ли ему настоящего? Кто-то из друзей успешно жил по принципу незаглядывания вперед. Как бывало, не смог вспомнить тут же, кто это был.

 

Вскоре многие узнали, что Ярослав приходит в церковь помогать отцу Василию. И вышло это совершенно случайно. Наташа Потугина зашла туда поставить свечку за здравие близких людей. Был большой христианский праздник, прихожане негромко переговаривались... Девушка не вслушивалась в слова, произносимые священнослужителем, замерев взглядом на одной из икон. Ей было о чем подумать. Из этой задумчивости ее вывело чье-то знакомое лицо, промелькнувшее вблизи. Впечатление светлого, чистого коснулось ее души. Она, еще не очнувшись окончательно, повела глазами вокруг, пытаясь найти того, кто произвел на нее такое впечатление. Никого из знакомых не было рядом.

И вдруг совсем рядом ей сказали:

- Здравствуй, Наташа!

Она повернула голову и увидела Ярослава, в белом одеянии служителя.

- Ты? Здравствуй...

От волнения неожиданной встречи она с трудом находила слова. Ярослав, казалось, понимал ее состояние.

- Я недавно ношу эти одежды, - просто сказал он и улыбнулся такой знакомой улыбкой. И сразу все стало простым и знакомым.

- А я ставила свечки.

- Это хорошо. Ты одна здесь?

- Одна. А ты постоянно тут, то есть...? - она почувствовала, что запуталась.

Ярослав рассмеялся.

- Можно сказать, что постоянно. Я думаю, что это важно и нужно.

Священник, проходивший мимо, сделал ему знак, и Ярослав заторопился.

- Извини, но мне нужно идти. Я полагаю, что мы увидимся скоро. Собираемся ведь в понедельник?

- В понедельник. Обязательно приходи!

"А как же Аня?" - хотела спросить девушка, но Ярослав уже удалился. Как ни мало Наташа была знакома с Аней, но та ей нравилась, Наташа готова была завязать с ней дружбу.

Возвращаясь из церкви, она встретила Ефремова, столкнулась с ним нос к носу.

- Эй, привет! - сказала она. - Ты что делаешь?

- Ничего. Просто гуляю. Ты не слышала, вышел новый диск БГ?

- Как называется?

Ефремов хотел ответить, но тут мимо них промчалась по лужам легковая машина, разбрызгивая во все стороны воду, и им пришлось отскочить от края тротуара.

- Вот черт! - выругался Ефремов.

Девушка рассматривала заляпанную сумочку, которой она едва успела заслониться.

- Не унывай, - сказал Ефремов. - Пойдем, поедим мороженого!

- Да, а это? - и указала на сумочку.

Ефремов залез под большую ель в палисаднике, принес оттуда немного чистого, чудом сохранившегося снега, и стер грязь.

- Теперь можно идти.

Возле автоматов выстроилась небольшая очередь. Мороженое продавали молодые ребята в фирменных костюмах. Красивые "факелы" мороженого в фигурных стаканчиках плыли по городу.

Впереди Ефремова и Наташи стояла веселая компания, которая сразу заказала шесть или семь порций. Очередь на время замерла, девушка стала разглядывать деревья, витрины магазинов, людей на противоположной стороне улицы. Все было таким ярким, солнечным, чарующим!

Ефремов потянул ее за рукав. Она сняла коричневую перчатку с руки, чтобы принять мороженое.

Он расплатился, и они пошли по светлой, сверкающей улице. Ароматы весны кружили голову. Девушка стала искоса поглядывать на своего спутника, тот шагал рядом с таким же мечтательным выражением на лице.

- В облаках витаешь? - смеясь, спросила она.

- Определенно так, - согласился он.

Еще одна встреча произошла возле кинотеатра. Через два дня начинался прокат разрекламированных "Звездных войн". Потугина и Ефремов снова оказались рядом с теми ребятами, которые перед ними покупали мороженое. Они увлеченно обменивались мнениями по поводу фильма. Почти все знали историю Империи, Джедаев и других, посмотрев кино на пиратских видеокассетах.

Внезапно Наташа среди компании узнала Аню.

- Привет! - сказала она, тоже узнав двух "пирамидовцев". - Вы не смотрели "Звездные войны"?

- Нет. Посмотрим еще. А как дела у тебя?

- Спасибо, нормально.

Ефремов отошел к уличным продавцам книг: он искал и все не мог найти какую-то важную для него книгу. Наташа и Аня поболтали еще несколько минут, после чего Аня присоединилась к своим девчонкам и ребятам. Наташ медленно пошла к Ефремову, при этом гордая и загадочная улыбка появилась на ее губах.

 

Однажды Астрову кто-то сказал по секрету, что Ярослав ходит в церковь. И не зачем-нибудь там, а чуть ли не помогать священнику. Астров не поверил: таким резким показался ему переход от прежних убеждений и "верований" друга к христианству. Что с того, что он позировал для художника Р. в его "христианской живописи"? Ведь не это же повлияло на него. И маленькое сомнение - а не ошибается ли он сам на счет Ярослава? - засело в нем. Что, собственно, он знал о друге? Чрезвычайно мало. Ровно столько, сколько и о его новой подруге Ане! А сравнимо ли это? Сколько он знаком с ним и с девушкой...

Да и мало кто знал о Ярославе.

"Бедненький", - давно еще сказал о нем Аренсон.

Сейчас слова Аренсона по-особому прозвучали в ушах Астрова. Он, столько носившийся со своими переживаниями, мнивший себя исключительным существом во всем мире, часто презиравший людей, мужчин и женщин, не смог почувствовать хрупкую, чуткую душу рядом. Или сам Ярослав так хорошо скрыл ее от посторонних? И то же сделал, что сделал и в чем раскаивался Астров - не почувствовал? Ступил окончательно на путь самосожжения личности...

Астров попытался догадаться о реальных событиях, но так и не смог и решил повидать самого Ярослава.

Его желание исполнилось не скоро. Он много раз проходил мимо церкви, в которой мог застать Ярослава, мимо его дома, но не заглянул ни туда, ни домой. Казалось, что все можно сделать в следующий раз.

Постепенно другие заботы вытеснили самое эту мысль, и Астров вспоминал о свидании как о чем-то давнем и хорошем на расстоянии.

"Пирамидовцы" тоже давно не собирались вместе. Чуть ли не месяц прошел с момента последней встречи. И пока Астров проводил свободное время вместе со своей девушкой. Они посмотрели "Звездные войны", сходили в цирк (с гастролями в город приехала итальянская группа)...

С покупкой билетов дотянули до последней возможности, в итоге им достались места под самым куполом. Но это не расстроило их, ибо как может расстроить исполнение давней мечты?

В цирке они прогуливались по огромной галерее второго яруса, смотрели на огни города, погружавшегося в ночь. Астров купил и подарил девушке маленькую безделушку - кулон на тоненькой ленточке из кожзаменителя, изображавший Чебурашку. Подарил, чтобы подарить. Он как никто другой понимал специфику их отношений, в которых подарки ни к чему не обязывали, будучи лишними по существу. Но почему бы и не подарить? Такая безделица отражала его истинное отношение к девушке, в котором не было места серьезному чувству. Она же, по видимости, приняла этот кулон-сувенир ничуть не обманываясь насчет его внимания.

В городском цирке девушка была впервые. Она приехала учиться из другого города и жила на квартире. Квартиру снимала на пару с другой девушкой. Астров никогда не заходил к ней, но в этот вечер, он чувствовал, она собиралась пригласить его к себе. Несколько раз, еще во время первого отделения, он возвращался к этой мысли.

Гвоздем программы было выступление укротителя тигров и львов. Но - во втором отделении. А пока по арене бегали собачки, лошади, между номерами всех потешали отечественные клоуны. С клоунами можно было сфотографироваться в фойе во время антракта. Стоило это удовольствие недорого. Ребятишки с папами и мамами сбегались к фотографу, чтобы еще долгие годы хранить снимки в домашних альбомах. Две улыбки двух людей - у одного нарисованная, во весь рот до ушей, у другого - робкая, чуть смущенная, или же, напротив, задорная, всепобеждающая.

Под куполом воздух сгустился, нагрелся, стало тянуть в зевоту. Астров заскучал в ожидании тигров и львов. В антракте он собирался поесть мороженого.

А его спутница ничего не замечала вокруг, устремив свой взгляд на арену. Все впечатления сейчас определялись для нее этим небольшим кругом, застеленным рыжеватым ковром, по которому ходили гимнасты, над которым парили воздушные смелые люди, этим маленьким танцующим, поющим, сверкающим миром, которому хлопали и радовались она и ее соседи.

В антракте они ели мороженое.

- Лет пятнадцать назад, - рассмеялся Астров, - многие ходили в цирк сразу за двумя вещами: за зрелищем и за пломбиром.

- За пломбиром?!

- Да, за ним самым. Он почти нигде больше не продавался, кроме цирка! Здесь находилось своеобразное пломбирное царство!

- А я и не знала!

Наташа с уважением посмотрела на мороженое, которое держала в руках.

Они подошли и к фотографу. Вокруг него толкалась радостная малышня. Мамам и папам уже было не по себе от шума и гама.

- Что за чудная вещь антракт! - воскликнул Астров.

- Почему? Разве не лучше представление?

- Тоже хорошо, но иначе. Я с детства помню ту особенную интонацию, с которой ведущий произносил это слово - торжественно, певуче, даже благоговейно. "Антракт!"

- Надо же, что ты помнишь!

И вот на огороженную арену гордой поступью вышли могучие хищники. Они были великолепны. Сильные, красивые...

- Кормят не так, как в наших цирках, - сказала тетка, сидевшая впереди. Шутке засмеялись.

Звери приковали к себе все внимание. Любовались их стремительными движениями, гордой и скользящей походкой, уверенной работой дрессировщика, искусно отошедшего на задний план и показывавшего не себя, а зверей. И звучала чарующая африканская музыка в цирке, и двигались могучие, грациозные, прекрасные существа, и что-то единое просыпалось в тех, что были внизу, и в тех, что сидели вокруг, затаив дыхание...

 

 

продолжение следует